Штрафник из танковой роты. Владимир Першанин
затянуть меня еще глубже. Почувствовал теплую руку.
– Волков, ты? – кричал лейтенант.
– Я, товарищ…
Слово «лейтенант» произнести не удавалось. Я продолжал раскапывать землю вокруг себя. Попадались целые шматки дерна, килограмма по три. Как меня не пришибло? А может, и ударило, но спас танкошлем. Наконец я докопался до колен и выдернул сначала одну, затем другую ногу. Тьма немного рассеялась, лейтенант тоже вылезал из земляной ловушки. Грудь раздирал кашель. Я понял, что меня душит гарь от взрывчатки. Кое-как помог Князькову и полез вверх, подтягивая его за собой. Оба кашляли и отплевывались. Где-то рядом оставался Гриша из Таганрога, но я чувствовал, что если не выберусь, то через минуту просто задохнусь.
Мы вывалились через бруствер и катались по земле, откашливаясь, выплевывая яд взрывчатки. Сильная тошнота выворачивала желудок, который был пуст, но мне казалось, если вырвет, то сразу станет легче. Я сунул два пальца в рот. Вышло немного воды с зеленью, а во рту нестерпимо горчило, словно я наелся хины.
– Двигайся, шевелись, – бормотал взводный, стоя на коленях и пытаясь подняться.
Весь облепленный землей, он был похож на негра. Рукав кожаной куртки болтался на нитках. Он сорвал куртку, а я телогрейку. Рванул воротник гимнастерки, душивший меня. Кроме нас, возле бруствера лежал красноармеец в распахнутой шинели. Значит, это не призрак и я не свихнулся? Мы кое-как приходили в себя, а боец громко повторял:
– Вам бы воды, а лучше перегонки… стакан… целый.
Он был контужен и кричал во весь голос.
– Там еще один наш боец. Завалило, – в три приема объяснял я. – Вытащить бы…
– Руку вывихнул, – снова запричитал красноармеец, показывая неестественно вывернутую кисть. – Можжит, сил нет. Врача надо, пропадет рука…
– Не скули, – оборвал его Князьков. – Найдем кого-нибудь, вправят.
Немного в стороне пронесся еще один «Юнкерс», стреляя из пулеметов. Я проводил его равнодушным взглядом. За нами пришли ребята из роты и привели на позицию. Гришу из Таганрога откопали уже мертвого. Тихомиров налил лейтенанту и мне по стакану разбавленного спирта. Я запил его водой, и меня вырвало.
– Добро переводит, – бубнил кто-то рядом, но я словно уплывал.
Очухался вечером, уже в темноте. Принесли котелок перловки, но меня воротило от запаха еды.
– Чаю бы…
Паша Закутный принес кружку теплого подслащенного чая. Я мелкими глотками кое-как выпил его. Горло и грудь нестерпимо жгло.
– Спасибо, Паша.
– Не за что. Может, поешь?
– Нет. Мутит. Дай бог, чтоб чай назад не вывернуло.
– Повезло вам с лейтенантом. Рядом трое ребят из полка бежали. От них одни ошметки остались.
– Фрицев отбили? – с трудом произнося слова, спросил я.
– Фрицев? Они сами отошли и на другом направлении прорвались. Они теперь и спереди, и сзади.
– Ничего, – бормотал я, теряя зыбкую нить сознания.
Потом