Август и все его камни. Катя Заяц
телеку, пока дед спал – нет, она неслась, быстро и уверенно срезая лезвием конька лед, и когда казалось, что сейчас либо свалится либо взлетит, девчонка сворачивала, едва касаясь пальцами обнаженных ладоней льда, а потом разгонялась и вдруг выпрыгивала, прижав руки к лицу, хохоча и вращаясь на весу.
Ну чисто сирена. Она была похожа на Вику Семенец тем родством, которым едины все ангелоподобные, светлые кожей и лицом. Очень чистые люди.
Гусака эта всполошная девица совсем не тревожила – он деловито вычищал клювом перышки.
– Эй! – а глазищи у нее голубые, такие ясные. Он и сам не знал зачем окликнул, но едва ступив на лед, чтобы подойти к ней, замершей посреди исполосованной реки, ощутил непрочность речной корки, когда уже на втором шаге казавшаяся крепкой масса затрещала. Девчонка хихикнула и, подпнув коньком гуся, крикнула:
– Не это ищешь? – и, в мгновение ока оказавшись рядом, спихнула Августа в снег, повалившись сверху. Вздорная птица, шипя и хлопая крыльями, угодила прямо в просевшее под весом парня место на льду и провалилась вниз, окатив их кучей холодных брызг. Август скинул бушлат и, подтянув рукава растянутого свитера и упав на колени рядом с прорубью, попытался обхватить трепыхающегося глупого гуся. В итоге все же вытащил перепуганное животное, но свитер весь промок.
Он стоял там на коленях, мокрый, замерзший, и отплевывался от гусиного пуха, а она – она! – хохотала. Коньки успели куда-то подеваться – их лезвия блеснули на морозе, связанные шнурками, ботинки свисали с ее руки, будто укрощенное животное; вся она, ни капли не покрасневшая, тогда как его нос – он знал – уже пощипывало от холода, с точеными скулами и лицом, будто сошедшим с росписей собора, в аккуратных ботиночках, тогда как его разбитые валенки трудно было назвать обувью, была от кончиков сияющих волос до чистых розовых ноготков городской.
Ну конечно, такие красивые люди живут только в городе. Или на небе.
– Зачем тебе гусь? – будто вспомнив, что на улице не осень, она достала из кармана шерстяной мантии искусно вышитые бисером митенки.
– Резать буду, – решив огорошить ее нарочитой грубостью Август просчитался: личико девчонки любопытствующе вытянулось:
– Здесь? Зачем? – она взмахнула той рукой, что не была занята коньками, будто пытаясь собрать лес в кучу и сунуть ему под нос. Он заметил, что несмотря на сумасшедшее катание, ее волосы совсем не растрепались, а улеглись ровно. Или она успела их поправить? Девчонки.
– Надо, – он поднялся и, не глядя на нее, накинул бушлат и подхватил подмышку гуся, на ходу натягивая варежки. Нож уперся в бедро и Август пожалел, что не раздобыл в городе складного.
Он нащупал в кармане обернутый носком кристалл и оглянулся на не отстающую горожанку. И вдруг представил испачканным это ее щегольское пальто и спутанные волосы в снегу; спешно отвернулся. Потом разозлился и хотел было спросить, кто она и откуда, но не успел: юркая ладонь сунула ему за шиворот комок снега и Август,