Неподобающая Мара Дайер. Мишель Ходкин
на что смотреть, не думая о ней. И, если я вернусь в школу, там я тоже буду видеть ее. Но я хочу вернуться в школу. Мне нужно снова ходить на занятия. Мне нужно думать о чем-нибудь другом.
– Я поговорю об этом с твоим отцом, – сказала мама. Глаза ее внимательно изучали мое лицо.
По каждой морщинке на ее лбу, по наклону подбородка я видела, что она не понимает, каким образом ее дочь могла до такого дойти: улизнуть из дома и очутиться в последнем из мест, где должна была очутиться. Она часто спрашивала меня об этом, но, конечно же, я не знала, что ответить.
Я вздрогнула, услышав раздавшийся словно из ниоткуда голос старшего брата.
– Думаю, вот-вот закончится, – сказал Даниэль.
Сердце мое перестало биться так часто, когда я снизу вверх посмотрела на него. У него было смуглое лицо – в этом мы различались – и темные волосы, как и у меня. Тут священник действительно попросил всех склонить головы и помолиться.
Я неловко шевельнулась – ломкая трава похрустывала под моими сапогами – и посмотрела на мать. Мы не были религиозны, и, честно говоря, я сомневалась, как поступить. Если и существует какой-то протокол поведения на похоронах лучшей подруги, я не получила заметок на память. Но мама склонила голову, ее короткие черные волосы упали на лицо с идеальной кожей, когда она оценивала меня, изучала меня, чтобы увидеть, как я решу поступить.
Я отвернулась.
После растянувшихся на целую вечность секунд головы поднялись, словно все стремились оставить все это позади, и толпа рассеялась. Даниэль стоял рядом со мной, пока одноклассники по очереди говорили мне, как им жаль, и обещали поддерживать со мной связь после нашего переезда. Я не была в школе со дня трагедии, но некоторые из них приходили навестить меня в больнице. Наверное, просто из любопытства. Никто не спросил, как все произошло, и я была этому рада, потому что ничего не смогла бы им рассказать. Я все еще не помнила.
Пронзительные крики нарушили приглушенную атмосферу похорон: сотни черных птиц пролетели над нашими головами во всполошенном биении крыльев. Вороны расселись на лишенных листвы деревьях у парковки. Даже природа теперь оделась в черное.
Я повернулась к брату:
– Ты припарковался под теми воронами?
Он кивнул и пошел к машине.
– Невероятно, – сказала я, двинувшись за ним. – Теперь нам придется уворачиваться от помета целой стаи.
– Тьмы.
Я остановилась.
– Что?
Даниэль повернулся.
– Тут тьма-тьмущая ворон. А не стая. И… Да, нам придется уворачиваться от птичьих фекалий, если ты не предпочитаешь поехать с мамой и папой.
Я улыбнулась, почувствовав облегчение, – сама не знаю почему.
– Я – пас.
– Так я и думал.
Даниэль помедлил, поджидая меня, и я была благодарна ему за возможность спастись. Мы отделились от остальной группы, и я оглянулась, чтобы убедиться, что мама не наблюдает. Но она была занята разговором с семьей Рэчел – мы были знакомы годами.
Было