Брат мой названый. Владимир Смирнов
крутятся. Хоть бы частник какой-нибудь! Взять в такую темень, может, и побоится, так дорогу осветит, и на том спасибо скажу.
Восьмиколонный портик Лоцманской биржи. Его даже видно немного, потому как белый. Иду мимо колонн. Нового тротуара там нет, просто песок насыпан, поскольку биржу много лет реставрируют и только недавно сняли леса. Впрочем, под ногами достаточно твёрдо, хотя ни на плитку, ни на асфальт не похоже.
Посредине спотыкаюсь о какие-то ступеньки, чуть не падаю. Камней на берегу ноги ломать было мало! Может, реставраторы к центральному входу лестницу пристроили, пока леса стояли? Осторожно обхожу их и иду дальше, ощупывая чуть ли не каждый шаг, – мало ли что ещё впереди попадётся. Однако до последней колонны обходится без сюрпризов.
После колонны три шага влево до фасада, затем до угла. Минуту можно передохнуть.
Между биржами должна быть дурацкого голубого цвета трансформаторная будка. Совершенно никакая коробка, хоть бы фасады как-нибудь облагородили. Главное сейчас – дойти до угла Новой биржи и, не отрываясь от стены, до лестницы на вход. Там явно должна быть лампочка сигнализации. Или, чтобы не сидеть ночью на холодном камне, сразу от угла пойти вправо через дорогу по диагонали на Красную площадь, где всё это закончится, поскольку на Крестовую по правому тротуару как-нибудь выйду даже в темноте.
Стена там ровная, если за неё держаться, как вдоль ограды шёл… Но на тротуаре есть решётки подвальных окон и ступеньки у подъездов… Тогда на самой площади доберусь до газона, только бы о бордюрный камень не споткнуться, потом по траве до центральной аллеи, нащупаю первую попавшуюся скамейку, сяду и просто буду ждать рассвета. Он-то в конце концов должен наступить!
Здесь я ночью не нашёл новую биржу
Считаю шаги до Новой биржи. Их должно быть тридцать девять. Моих шагов. Не тридцать восемь и не сорок. Не размашистых и не робких. Обычных. Когда-то ни с того ни с сего захотелось некоторые небольшие городские расстояния вымерить шагами. Вроде бы Достоевский чем-то подобным в Питере занимался, когда романы свои писал.
Отвлекаюсь на счёт, даже о дурацкой будке забыл. Тридцать семь, тридцать восемь, тридцать девять. Не глядя, протягиваю руку. Рука ловит воздух. Поднимаю глаза. Нет биржи. Просто нет. Пропала биржа со всем её гранитом внизу, изразцами, с шатрами и башенками наверху. Как и не было её.
Вот-те-нате-опаньки! Следующее слово явно напрашивается быть непечатным, поэтому благоразумно не реализуется даже в мыслях. Как и все нормальные люди, лексику эту я, конечно, знаю, но совершенно спокойно обхожусь без неё.
Может, и Лоцманской нет, так, привиделись её белые колонны? Поворачиваю назад, шаги, понятное дело, не считаю, почти бегу. По дороге замечаю, что нет дурацкой будки. Останавливаюсь. Лоцманская, похоже, на месте. Осторожно трогаю белую стену правой рукой, затем левой. Твёрдо. Перехожу к крайней колонне. Вроде бы настоящая, но для пущей уверенности бью по ней ладонью, потом иду по всему