Бестелесные. Книга 1. Григорий Мокеев
интересно, я когда-нибудь дойду до такой цифры, что мне будет необходимо потратить несколько лет, чтобы ее записать? В носу начинает покалывать – стоп! Лучше не думать о бессмертии.
«2 000 018…» – как же я все это ненавижу! Зачем Богу вообще понадобилось нас так мучить? На кой черт ему сдались эти проклятые цифры?! Оторвав на миг взгляд от бумаги, замечаю, как старик, сверкая глазами, размахивает пером. Неужели ему действительно нравится это занятие? Все остальные, в общем и целом, выглядят так же, как я. Поникший взгляд, редкое передергивание плечами, рука подпирает голову.
«2 000 019…» – и почему нельзя разрешить нам разговаривать? Какой идиот придумал обед для душ (нас здесь кормят!)? Зачем все эти правила и условности в аду?
«2 000 020…» – какое красивое число. Надо будет как-нибудь отметить, когда настанет время семи двоек. Это что-то вроде местной традиции. Когда у меня вышло семь единиц, Лоренц отдал мне свою тарелку безвкусной коричневой жижи.
Время тянется бесконечно долго, искушение бросить все и уйти в свою комнату невероятно велико. Но я знаю, что из этого выйдет. Вновь лежать, пялиться в потолок и жалеть себя. Нет, лучше уж отвлечься на гениальный в своей бессмысленности счет. Священники Инрама обманывали нас – все эти годы мне приходилось слышать байки об огненных котлах, вилах и демонах. А в итоге – бумага с пером. Вокруг мертвая тишина, но воображение работает безупречно: словно наяву слышу скрип тысячи перьев, шелест пергаментов, стоны измученных монотонностью душ, произносимые полушепотом молитвы. В воздухе витает воображаемый запах сырости, чернил, пыли и крысиного помета (откуда?). Все это кажется настолько реальным, что заставляет задуматься о психическом состоянии – и не меня одного. Лица становятся все мрачнее, все раздражительнее скрипят перья, которые все чаще ломаются. И, когда сидящие начинают потихоньку ненавидеть друг друга, перья исчезают из рук, а спустя долю секунды – и бумага. Пора встречать хозяев (а может, слуг) этого места. Они с нами не разговаривают и на вопросы не отвечают. Спина похолодела от моментального сквозняка, когда вдоль стола пронеслись три тени – настолько быстро, что получается разглядеть лишь расплывчатые черные силуэты. Этот вихрь оставил после себя вполне материальные (по крайней мере, видимые) предметы – железные миски, наполненные безвкусной гадостью. Но все едят, так же, как и все спят, хотя вполне могут без этого обойтись. Очень хочется чувствовать себя хоть немного живым!
Тут, словно по щелчку, наконец, включился звук. Помещение мгновенно заполнилось тысячами голосов и обрывками бесед, которые будто и не прерывались на сутки.
– Ты на какой цифре остановился?
– Что ты несешь?! В Инраме вообще нет деревьев.
– А мы один раз утопили тело…
– Ну как? Рад, что у нас новенький появился?
Лишь спустя пару секунд я понял, что последний вопрос адресован мне. Лоренц улыбается, а в этом месте редко можно увидеть улыбку.
– Немного, – пожал я плечами. – Почему у тебя такое довольное