Автобиография НЕ йога. Субъективный Опыт. Дмитрий Николаевич Жилкин
Позже нам выдали по мизерному кусочку хозяйственного мыла и отвели в баню (она была полуразвалившаяся), и мы помылись. После возвращения в камеру накормили настоящей арестантской баландой. Примерно сутки я просидел в этой подвальной камере-распределителе, арестанты называли ее «привраткой». Утром нас развели по камерам, где было нужно находиться на постоянной основе до вынесения приговора. Я попал в камеру номер 160. Один – шесть – ноль. Так арестанты между собой обозначали нумерацию камер, называя цифры по отдельности.
Камера один – шесть – ноль находилась «на старом корпусе» в «колодце». Это Омские специфические названия тюремных построек. На несколько часов я остался в камере один. Я подошел к окну, и через решетку и железные жалюзи увидел еще три корпуса этого «колодца». Я стоял, и некоторое время смотрел на эти старинные тюремные корпуса, и чувствовал себя узником царской эпохи. Так же я думал о том, что в середине 19 века в Омском остроге, четыре года своей жизни провел Федор Михайлович Достоевский. Писать тогда запрещалось, и этот великий писатель, лишенный пера, мог только обдумывать свои будущие произведения. На Омской каторге он пробыл с 1850 по 1854 годы, а в 1862 начал публикацию своих знаменитых «Записок из мертвого дома». Я стоял, и всеми фибрами своего существа ощущал всю «мертвость» этого «Екатерининского дома».
На «старом корпусе» я просидел месяц, и меня перевели на «новый корпус», который подстраивался в 20 веке. Отличия конечно были. Не было старых сводов, этой старой кирпичной кладки, все было поновее, и посвежее. А главное отошел в сторону этот старый тюремный призрак Екатерининской эпохи.
Один – три – ноль, так на арестантский манер звучало название моей новой камеры. Здесь, в один – три – ноль, произошла еще одна знаковая встреча. А дело было так…
В один из дней, я по арестантскому обычаю прохаживался по камере взад-вперед, чтоб размять от длительного сидения ноги. В один из моментов я задержался у двери, окошко открылось, и появившийся в нем незнакомец спросил: «Евангелие брать будете?». Конечно, я такого совсем не ожидал, но спонтанно ответил: «Будем». Мне передали несколько книг. Одну я оставил себе, остальные положил на общий стол.
Эта книга вызвала странные чувства: вспомнилось крещение, крестик, который забрали конвойные, молитва «Отче наш». Почти сразу я начал читать это «Евангелие».
Признаюсь я мало что понимал. Книга казалась мне странной, и от нее веяло мистицизмом. Некоторые слова что-то затрагивали внутри меня, как будто будили какую-то древнюю память. Так же книга вызывала чувства чего-то значимого, важного, но не совсем понятного. А этот парень Иисус, показался мне воистину необычным человеком. Я даже не обдумывал те моменты, когда он ходил по воде, превращал воду в вино, исцелял прокаженных, воскрешал мертвых. Я не оценивал это с какой-то практической, материалистической точки зрения. Я просто чувствовал значимость истории об этом Иисусе, и хранил книгу у себя, периодически почитывая.
Бывало, что я ловил момент, чтобы уединиться: конечно,