Кинжал мести. В. П. Волк-Карачевский
все негласно определяет жена управляющего Стародубцева. Она не побоялась когда-то пойти против Троекурова, у которого состояла в гувернантках, она дама с характером, от нее в Трилесино многое зависит. Ей подарок нужен дорогой и со вкусом. И дети у Стародубцевых – старшая дочь уже невестится и трое младших. Дочки, это не сыновья, всем нужно дарить.
– И потом, – сказала Софья, – мы ведь после Москвы привыкли обходиться без горничной. Тебе в замужестве так нельзя. Это неприлично.
– Но в Трилесино, наверное, есть горничная.
– Тебе нужно иметь свою горничную. В Трилесино все чужие. И как еще к тебе отнесутся. У тебя должен быть хоть один свой, тебе преданный человек, это очень важно, когда ты совсем одна и кругом все чужие.
– Взять кого-нибудь из деревни?
– Придется купить. Или нанять опытную, толковую горничную. Лучше в Москве…
Да. Это верно. Софья права. Так что тут обойдешься ли десятитысячным билетом…
А она, Елизавета, и не подумала обо всем. Ах, Боже, как хорошо, что Софья так умна.
– С маменькой нужно поговорить не откладывая, – вслух сказала Елизавета.
– Да, откладывать некуда, – согласилась Софья.
– Только знаешь, мне думается, что Катерину надобно куда-нибудь отослать, и поговорить без нее.
– Правильно. Она будет раздражать маменьку.
Катерина уже несколько раз пыталась добиться согласия матери на брак с Аглаевым, но, несмотря на ответный упрек, что Холмская сама вышла замуж в ее годах, получала неизменный отказ. Разговор всегда заканчивался безмолвными слезами.
Безмолвные девичьи и женские слезы оружие самое остроранящее. Холмская-мать чувствовала и свою неправоту, и свою какую-то вину. Катерина любит Аглаева, любима им. Что же мешает их счастью? Только необеспеченность… Какая же в этом их вина? Ну а в чем виновата она сама – в том, что у нее всего одна деревенька…
Кто же обеспечит детей, как не родители? Аглаев ведь тоже со своей одной, толком недосмотренной деревенькой. Вправе ли она, как мать, отдавать такому жениху свою дочь? Тогда уж лучше пусть остается при матери, в родном Надеждине…
Ну да как же, она влюблена… А ты подумай прежде головой… И не намекай, что, мол, маменька сама вышла за Холмского в таких же годах… Холмский – это не Аглаев. За Холмским любая из уездных барышень полетела бы на край света… И ничего, право, страшного в том, что останешься пока при матери, в свои шестнадцать-то еще только лет…
А Аглаев, если он уж так пламенно влюблен, пусть постарается обеспечить семейную жизнь, вместо того чтобы писать свои стихи. Да, одна деревенька, так пусть идет по статской службе, при хорошем жалованье можно прожить и с одной деревенькой.
Кроме этих рассуждений, Холмская, не признаваясь себе, боялась остаться без Катерины. Все три дочери, жившие при матери, обладали каждая своими особыми достоинствами. Вот Софья умна. Елизавета красива, в мать, замечательно поет и играет – и на клавесине, и на новомодных фортепьянах,