Интеллигенция. Заметки о литературно-политических иллюзиях. Борис Дубин
а соответственно, со всеми микро– и макро– обстоятельствами его существования, повседневного воспроизводства – в семье, общении, работе, образовании, круге коммуникаций и т. п., включая, казалось бы, самые интимные материи и мотивации. Поэтому первоначальные (времен перестройки и гласности) представления о том, что достаточно реформировать политико-идеологические структуры и Россия войдет в круг «нормальных обществ», постепенно сменились более пессимистическим и трезвым пониманием. В строгом смысле слова, речь не может идти о реформах, поскольку советская система институтов не допускает трансформации (ни революционной ломки, ни эволюционных изменений), если не считать декоративной замены «Верховного Совета» на «Думу», а совдепов на «сенаторов». Поскольку речь заходит об изменениях в фундаментальных структурах данного типа личности, в формах современного социального бытия как такового, то гадать о сроках, характере, реальных действующих лицах, способных осознать глубину идущего кризиса, – занятие сейчас довольно бессодержательное. Во всяком случае, масштабы возможных изменений должны так или иначе захватывать всю многоуровневую систему репродукции – образовательные, семейные, дружеские связи, соответствующие символы, структуры представлений, нормы должного и желаемого, возможного и недопустимого и проч.
Пока же более общие, надпоколенческие по срокам и темпам общецивилизаторские задачи берет на себя т. н. «массовая культура» и воплощающий ее «рынок». Интеллигенция противостоит им – отчасти по недоразумению, отчасти из рессентимента, энергия которого принимается за принципиальность. (Хотя, вообще-то говоря, на развитие общества и культурное обновление «массовая культура» не посягает и никогда не претендовала, а потому в этом качестве она интеллектуалам – не соперник). В то же время рынок, массовое искусство, новые технологии коммуникаций, требующие соответствующего уровня квалификации, социального воображения, коммуникативной пластичности, существенно ограничивают «имперские» стремления интеллигенции ко всеобщей и неконкурентной классикализации (музеефикации) культурного поля. Притязания образованных слоев на монопольное владение безусловными нормами «единственно подлинной» культуры выглядят, мягко говоря, малоубедительными и нерезультативными.
Говоря еще короче, приходится признать, что наступили будни как социального существования в целом, так и интеллектуальной работы в частности. Она, хочет этого кто-то или нет, становится кропотливым, повседневным, прозаическим занятием профессионалов, ведущих разработки в почти нетронутых областях, но в общем проблемном пространстве. То есть, делом самостоятельным по интересам и, вместе с тем, коллективным по форме, более строгим, а потому, если угодно, и более скучным. Для уходящей советской интеллигенции, всегда идейно боровшейся с «повседневностью», «бытом», «рутиной», это испытание, видимо, серьезней, чем для других групп. Ресурсы самооправдания