Избранные дни. Майкл Каннингем
с тобой?
– Я должна продать миску.
– Где она?
– У меня в сумочке.
– Не продавай миску. Оставь себе. Пожалуйста.
– Если хочешь, пойдем со мной.
Она пошла по улице, он пристроился сбоку.
Как ему было сказать ей? Как было сделать так, чтобы она поняла?
– Кэтрин, машины опасны, – сказал он.
– Могут быть опасными. Поэтому с ними надо быть осторожным.
– Опасны, даже если быть осторожным.
– Но ведь быть осторожными – это самое большое из того, что мы можем сделать, правда?
– Ты больше не должна ходить на работу.
– В таком случае, мой дорогой, куда прикажешь мне ходить?
– Ты ведь можешь шить дома, да? Можешь брать заказы.
– А ты знаешь, сколько за них платят?
Он не знал, сколько за что платят, кроме его собственной работы, да и это‐то узнал, только когда ему заплатили. Он шагал рядом с ней. Они вместе прошли через Вашингтон-сквер. Он нечасто здесь оказывался. Площадь лежала за пределами его мира; мальчишкам вроде него делать на ней было нечего. Вашингтон-сквер, как и Бродвей, была частью города в городе. Она лелеяла свой зеленый и пестрый покой, обрамленный дальними огнями, была местом, где прогуливались мужчины и женщины в платьях и пальто, где хромой нищий играл на флейте; где листья деревьев казались резным узором на фоне неба и пожилая женщина продавала с деревянной тележки мороженое; где ребенок размахивал алым флажком, который бился и развевался на ветру вразнобой с мелодией флейты, а флейтист в ответ флажку выставлял кончик рыжеватой бороды. Лукас пытался не отвлекаться на красоту площади. Он пытался оставаться самим собой.
– Куда мы идем? – спросил он у Кэтрин.
– К одному человеку, которого я знаю.
Миновав площадь, они подошли к магазину на Восьмой улице. Это скромное заведение помещалось в полуподвале и называлось “Гайя Импориум”. В витрине магазина торчали на шестах две шляпки. Одна розовая атласная, другая – из жесткой черной парчи. Под ними на подушечках выцветшего синего бархата были выложены браслеты и серьги, они поблескивали, бесстрашно сигнализируя о своем поражении.
Кэтрин сказала:
– Подожди здесь.
– А с тобой нельзя?
– Нет. Лучше я пойду одна.
– Кэтрин?
– Да?
– Пожалуйста, можно мне сначала взглянуть на миску?
– Конечно можно.
Кэтрин открыла сумочку и достала миску. Она казалась очень яркой в вечернем свете, противоестественно яркой. Она могла бы быть вырезанной из жемчуга. Вытянувшиеся по кромке странные символы – голубые завитки и кружки – притягивали к себе взгляд, подобно языку, настаивающему на своей непреложности в мире, который утратил умение понимать изложенное на нем послание.
– Ты не должна ее продавать.
Лукаса охватило минутное желание выхватить миску у нее из рук, прижать к своей груди. На мгновение ему показалось, что, если будет утрачена миска, потеряется что‐то еще, что‐то такое, в чем они оба с Кэтрин нуждались, но чего никто им больше не предложит.
Она сказала:
– Продать‐то