Хватай Иловайского!. Андрей Белянин
блестя мокрыми глазами. – Монька добрый был, сердцем мягкий, поди, и мясо нежное получится. Слезами обливаться буду, а как же не жрать-то?! Традиция-с… Сами-то небось в церкви плоть и кровь Христову трескаете. А чё нам, другом верным закусить западло?!
– Ты чего с кем сейчас сравнил, морда твоя небритая, харя недобитая?!! Да я ж тебя собственными руками понесу до уборной, ткну туда башкой вздорной…
– Прохор, найди мне сбежавшего чиновника, – попросил я, встревая между ними, пока дело не дошло до драки с летальным концом. – Шлёма, веди давай. Времени у меня мало, поэтому двигаем самой короткой дорогой.
– Переоделся бы сначала, – пробурчал мой денщик, щупая меня за рукав. – Малость просох, но на ветру просквозит, ровно Мурзика в марте. Будешь потом, как и он, мяучить, что женихалку проветривал да передержал, она и скрючилась…
– Прохор!
– Чего? Я ж не о тебе сейчас думал, твоё ты благородие, а о Катеньке твоей ненаглядной сострадал. На кой леший ты ей отмороженный сдался…
Пришлось плюнуть, стиснуть зубы и пойти переодеться. Благо сухая рубаха да шаровары у нас в полку почти у каждого казака в припасе есть. В походе не дома, если сам растыка, никто о тебе заботиться не обязан. А старшие офицеры, да и любой, кто чином выше, вправе хоть на улице, хоть где остановить неряху да отругать без церемоний. Могут и потребовать, чтоб сапог снял, ногу босую показал, чиста ли, не в мозолях, не в грибках поганых? И не поспоришь ведь: случись война, один такой болезный может весь полк паршой заразить, а сие дело недопустимое! Это когда солдаты царские в походе, они поперёд всего кухню ставят – кто не сыт, тот не воин. А у нас, у казаков, поперёд всего и всякого банька ставится! Нам же первыми помирать, вот и надо, чтоб и рубаха завсегда чистая, и тело тоже. Не ровён час, призовёт к себе Господь, а у тебя ногти грязные, стыдобища-то какая…
– Нагайку взял?
– Взял.
– Со свинцом?
– Да. Ещё когда пулю вшил, не сомневайся.
– Саблю возьми.
– Прохор, ты мне ещё пику всучи и два ружья заряженных, – не выдержал я, пока он, не спрашивая разрешения, надевал на меня ремень с дедовской саблей. – Там войны-то на пять минут, а ты меня словно в поход на Турцию готовишь, Стамбул в Константинополь переименовывать!
– Да будь моя воля, я б тебе, паря, пожалуй, и пушку под мышку дал, – не особо прислушиваясь к моим протестам, буркнул старый казак. – Не на свиданку идёшь, а в бою лишней пули не бывает, всякая свою дорогу найдёт.
– Дядя Прохор, а мне дашь чего? – с надеждой всунулся лысый упырь.
– По мозгам дам! Не лезь под руку, ещё забуду что… А, вот, нож ещё засапожный возьми, вдруг пригодится…
По неясному наитию против короткого ножа в простых кожаных ножнах я спорить не стал, сунув его поглубже за голенище.
– Вот и ладно, хлопчики. – Денщик мой быстро перекрестил нас, отчего Шлёма едва не рухнул в обморок, и толкнул