Хватай Иловайского!. Андрей Белянин
хором воспрянули все.
– Нужно! – твёрдо постановил я. – Дуй по домам за стволами да чёрные ленточки на глаза не забудьте. Стреляйте на голос!
Счастливую нечисть два раза просить не пришлось, а я наконец-то получил долгожданную передышку. Только очень недолгую. Тот рогатый идол, на башке которого я в былые дни от любвеобильных упырей да ведьм прятался, вдруг повернул уродливую голову и знакомым голосом спросил:
– Иловайский, а ты тут чего делаешь?
– Здравствуй, зоренька моя ясная, – улыбнулся я уродливой скульптуре.
– И тебе не хворать. Чего припёрся, говорю, случилось что-то или так, соскучился?
Я на секунду замялся, в принципе правильными были оба варианта.
– Сердцем по тебе тоскую всечасно! Но, по совести говоря, забежал на часок приятеля выручить.
– Моньку, что ли? – недоумевающе буркнул идол. – Вечно вам, казакам, во всё лезть надо… Он же упырь, таких всё равно время от времени прореживать приходится, естественный процесс сохранения межвидового равновесия. Тебе оно куда и каким концом упёрлось?
– Ну… так… не то чтоб друзья закадычные, но ведь и не отмахнёшься вроде…
– А и пёс с тобой, – подумав, согласилась рогатая голова. – Только смотри, город мне разрушать не смей! Как всё закончишь, приходи чай пить, мне мармелад прошлогодний хоть кому-то скормить надо…
– Обнимаю и целую, мечта моя кареокая!
– Да уж почувствовала всеми местами, – уже куда ласковее попрощался говорящий памятник и напомнил: – Чтоб без взрывов, землетрясений, цунами и гражданских войн. Это моя прерогатива, понял? Ну, чмоки-чмоки в обе щёки!
Неспешно подошедший Шлёма только присвистнул, глядя, как я приветливо машу нечистому идолу.
В дальнем конце улицы показалась торжественная процессия с музыкой, флагами и хоругвями. Дробно и не в такт стучали барабаны, им вторили две громкие флейты, а общий ритм задавала чья-то визгливая скрипка. Представляете, за какое место надо держать кота и водить смычком, чтоб получился такой противный звук? А вот я чего-то боюсь представить…
– Вона Монька-то шествует, – сглотнув ком в горле, хрипло прошептал Шлёма. – Да ты глянь, как он, сердешный, высоко голову держит. Нахватался у вас, казаков…
В первых рядах действительно, гордо вздёрнув подбородок, шёл лысый упырь с интеллигентным лицом. Офицерская форма курьера была подрана, левый рукав висел на ниточках, одного эполета не хватало, половины пуговиц тоже, видно было, что именно мундир помогает Моне не сгибать спину. Он был от пояса до шеи опутан верёвками, а справа и слева от него двое дюжих леших волочили на плечах огромные вязанки хвороста. Все прочие размахивали ножами и вилками, хором скандируя:
– Сжечь-запечь! Сжечь-запечь!
Я-то до последнего надеялся, что всё это какая-то несмешная шутка. Ну не могут же, в самом деле, жители Оборотного города (хоть все они и есть