Законодатель. Том 1. От Саламина до Ареопага. Владимир Фадеевич Горохов
решительно возразил Солон. – Сомнение – это хлеб мудрствующего индивида. Неужели для тебя такое не является очевидностью? К тому же, ты противоречишь себе, уважаемый жрец. Не далее как у изваяния твоего Бога, ты говорил о многоликости Амона, его метаморфозах.
– Но эта многоликость внутренняя, она внутри самого Амона и для Амона, но не для людей. Хвала Великому божеству это понял преемник Эхнатона – Тутанхамон. Он возвратился к старине, и всё вернулось в прежнее русло. Всё вернул на прочные священные места.
– Позволь не согласиться с тобой, слуга Амона. Я не большой знаток тонкостей вашей религии, но всё же заметил, что в вашем храме существуют как бы два храма и два бога. Тот – тёмный, скрытный и непроницаемый и светлый, доступный, радостный, начинающийся как раз с Тутанхамона. Как это понимать?
Менхофра задумался, опустил глаза. Он искал достойный ответ, но, судя по всему, не находил. Наконец, прижмурившись, он тягостно произнёс:
– Ты сверхпроницателен, афинянин, тягостно умён. От твоего глаза ничто не ускользнуло. И по чести, я должен признать, что ты во многом прав. Со времени Тутанхамона, а если быть точным, то Эхнатона, свет всё больше стал проникать в обитель Амона, подобно неведомой и незнающей преград силе. Жрецы ожесточённо противились этой злобной силе. Светлое они стремились делать тёмным, прозрачное – затуманенным, а тёмное – ещё темнее. Но даже они не смогли найти противоядия грядущему беспощадному свету. Прозрачный, золотистый свет преодолевал все наши преграды. Вот и получилось, что у нас словно бы два храма и два Амона. Но этого никто не замечает, никто кроме тебя. Ты мог бы быть непревзойдённым жрецом, поистине великим слугой Амона.
– Слуги великими не бывают. Они могут быть либо преданными, либо лживыми, безмолвными, либо говорливыми, упорными, либо ленивыми, умными либо глупыми. Разными бывают жрецы, но вот, чтобы великими, то это слишком. Что же касается меня, то отвечу честно – служить, к сожалению, а возможно и к счастью, не умею, я свободный человек. Я могу быть купцом, поэтом, стратегом, садовником, нищим, даже по несчастью рабом, но только не слугой. Жречество – дело достойное, но не для меня. Боюсь, мы с Амоном не поладили бы, и кому-то из нас двоих пришлось бы уйти. Или ему из моей души, или мне из его храма. А так, на расстоянии, мы способны понять друг друга, даже поладить. Амону лучше иметь одного жреца, как ты, нежели тысячи таких, как я. Неофит из меня, Менхофра, не получится.
– Душа именчива, и разум неустойчив, – тихо молвил Менхофра, намекая на то, что в один момент мнения могут поменяться на другие и даже совершенно противоположные.
Но Солон не услышал слов жреца. Он страстно говорил о своём.
– Но это так сказано, между прочим, главное состоит в другом, – продолжил афинский купец. – Мне кажется, хранитель образа Амона, что всё сущее подвержено неизбежным переменам. Это, как показывает жизнь, всеобщий закон и для богов, и для храмов, и для людей. И тот, кто не понимает этого, тот обречён на страдания, а то и на погибель.