Обреченный. Раш Рашидович Хадакан
Но к тем, к которым он испытывал симпатию, любовь или уважение, в нем хоть и проявлялась сложность натуры, но все же с таковыми он был более или менее искренен и учтив.
Мансур сел на край кровати и усадил его рядом с собой. А потом сказал:
– Тимур, но зачем вы так? Я же вам еще в первый день говорил, что буду хорошо к вам относиться, если вы будете относиться ко мне соответственно. Я разве прошу вас для себя что-либо сделать? Разве я не иду вам навстречу, когда вы чего-то хотите? Но я не могу позволить тебе или кому – то еще нарушать дисциплину. Вы вовсе не маленькие дети, чтобы этого не понимать. Ну допустим, я закрою глаза на твои вольности, потом другому, который не считает себя хуже тебя, захочется так же поступить, а после и третьему… А я тогда здесь для чего? Ну не будет меня, так будет другой, которого вам все равно придется слушаться. Жизнь так устроена – везде и всегда есть свои запреты. Я ведь тоже не могу делать все то, чего мне в голову взбредет, понимаешь? Мне люди этого не позволят, закон не позволит. Если у человека не будет рамок, запретов, им самим для себя установленных или установленных для него другими, он потеряется, он пропадет как личность, уподобившись животному.
– Да, я понимаю, – ответил Тимур, с виновато опущенной головой. – Это больше не повторится.
Но это, конечно же, повторялось, пусть и не таким образом. Но Мансур, после этого случая, дал себе зарок, что больше никогда не поднимет руку ни на одного из них и что если подобная ситуация повторится, то он просто уйдет с работы. Если же, решил он, непременно кого-нибудь из них надо будет наказать, он изыщет другие способы это сделать.
И все же приступы агрессивного неповиновения ребят повторялись, и ни сами они, ни Мансур с этим ничего не могли поделать.
Ему просто нужно было время, чтобы хорошенько их понять.
– Мне казалось, что я хорошо разбираюсь в детях и в людях вообще, но эти… – пожаловался он как-то матери за ужином. – С ними никакой метод не работает.
– Мансур, это же дети с покалеченной жизнью, – ответила Мадина.
– Но ведь и у меня детство не сахар было. Как, впрочем, и вся жизнь. Но вырос же нормальным человеком.
– Может и они вырастут, у них же переходный возраст. А подростком ты тоже был не подарок.
– Ну, я-то хоть старших уважал.
– Но ты, в отличие от них, не рос беспризорным сиротой. Их воспитала сама их неприглядная жизнь. Не они же выбрали себе такую судьбу, и ты должен это понимать. Будь с ними помягче, и они обязательно это оценят, может и не сразу, но обязательно когда-нибудь они это вспомнят, и это станет для них примером.
– Примером чего, мама? Да они ничего не ценят.
– Примером того, какое влияние на человека способно оказать добро. Они чувствуют это влияние, просто не могут его пока понять и выразить. Я, как ты знаешь, потеряла свою мать в возрасте семи лет. Мне по сей день ее очень не хватает. Ее слова и наставления всегда с нежностью, теплотой и особым смыслом звенели и до сих пор звенят