Обреченный. Раш Рашидович Хадакан
понимать.
Мансур, заметив ее в таком состоянии, не на шутку тогда испугался. Он подошел к ней, сел напротив рядом – так, что голова покойного находилась между ними, – нежно взял ее опущенное лицо обеими руками, поднял и, смотря ей в глаза, спросил: «Мама, ты меня слышишь?». Она странно взглянула на него, будто видела впервые, а потом, ничего не ответив, снова опустила голову и стала, как прежде, поглаживать своей нежной теплой рукой лоб и волосы мертвого сына, словно в трансе раскачиваясь взад и вперед.
Глава 10
Мансур, помня о совете матери, попытался наладить с ребятами отношения, внезапно сменив начальную строгость на участливую мягкость. Так, вскоре он начал приносить им мороженое, шоколадки, однажды купил и футбольный мяч, когда имеющийся у них лопнул. Им это доставляло некоторую радость, они благодарили его и даже как будто старались слушаться. Но потом, при малейшей ситуации, их не устраивающей, они могли заупрямиться, обозлиться на него и воспротивиться всякому его велению, словно никакого добра от него и не видели. Такие моменты вызывали в нем неимоверное раздражение и, как следствие, увеличивали его к ним неприязнь.
И тогда он в отношении них снова принял прежний холодный тон.
Когда наступала его смена, он приходил рано утром на работу, будил их и так далее по графику до окончания смены. Ни фамилий их, ни имен, ни историй жизни он не знал, а теперь уже и не стремился знать. В основном он обращался к ним прямо, без имен: «Куда идешь?», «Иди сюда… Да, да, ты»; а иногда, обращаясь к кому-либо, спрашивал: «Так как там тебя звали?». Заполняя журнал и отмечая присутствующих и отсутствующих, он тоже, произнося фамилии, был вынужден поинтересоваться, кто есть кто.
Он был в меру строг и сдержан, вступал в разговор с ними только по необходимости, как, впрочем, и они с ним.
__________
Однажды, во время утреннего дежурства, у нескольких ребят возник спор. Те двое, которые должны были по графику дежурить в классе, отказывались это делать, говоря, что они несколько дней назад дежурили вместо других, и что теперь те должны вернуть им должок. Таким образом, дежурство не шло, а Мансура никто и слушать не желал. И тогда он, наконец доведенный до бешенства, собрал всех в классе и дал волю всему раздражению, что в нем накопилось в последнее время: «Я вас что, – кричал он в бешенстве, – прошу у меня дома порядок навести? Вы тут, черт бы вас побрал, живете! Это ваш дом! Вам трудно, да? Трудно дерьмо за собой убирать? Да что вам известно о трудностях! Дармоеды поганые! Вы живете на халяву! Чем вы заслужили то, что получаете? Вы хоть раз задумывались об этом? Какую и кому вы приносите пользу? Что вы из себя представляете? Какие вы видели сложности? Вы задавались хотя бы раз этими вопросами? Вы думаете, что у вас была сложная жизнь, да? Вы ночевали в темных и сырых подвалах, стены которых сотрясают бомбы? Вы терпели холод и голод? Вы засыпали с мечтой о куске вареного мяса? Ни черта вы не видели! И не надо мне тут жертвами судьбы прикидываться. Ни черта, слышите, ни черта вы не пережили и