Мельник ностальгии (сборник). Антонио Перейра Нобре

      Какая нынче ночь! Мой уголь, словно лёд:

      Принёс его из клети;

      Сую его в камин, пусть пламя запоёт

      О милом жарком лете!

      Рождён в королевстве златых алтарей

      У берега моря.

      Карлота старая^[1]! Рассказывай опять,

      Люблю твои сказанья:

      Ведь ты поможешь мне их в прошлом откопать —

      Мои воспоминанья.

      Я – внук мореходов, героев морей,

      Правителей индий, бродяг, бунтарей,

      Властителей моря!

      Могильщик молодой, тебе вольно не спать,

      И петь, и веселиться!

      Мне тяпку одолжи, мне надо откопать,

      Что в памяти хранится.

      Какие ветра! Ах, какие ветра

      Гуляют на море!

      Вставайте из могил, у церкви, на дворе,

      Наивны, нелукавы,

      Вставайте из могил, все в лунном серебре,

      Вы, детские забавы.

      Ночь нынче грознее, страшней, чем вчера!

      Зажги у купели свечу, о, сестра,

      За тех, кто на море…

      Карлота у окна, шептала в кутерьму

      Дождя и бездорожья:

      «Мой мальчик, о, мой принц!

      Ты счастья дай ему, Святая Матерь Божья!»

      Во вторник пришёл я в неласковый мир,

      Под звон колокольный!

      Антонио взрастал, судьба его ласкала:

      Был счастлив и любим!

      (И боль, что с ним жила, в груди квартировала, —

      Взрастала вместе с ним…)

      В карете судьбы захандрил пассажир,

      Задумал покончить, печален и сир,

      Я с жизнью бездольной…

      Был ангелом одет на шествии он вскоре,

      Осенней тусклой желтью

      Пришлось ему нести (как плакал он, о горе!)

      Большую губку с Желчью…[3]

      Вы скоро замёрзнете, воды реки, Замёрзнете скоро!

      Ах, тётушка моя, почтенная Дельфина^[2],

      Она деньком дождливым

      Молилась за меня у жаркого камина —

      И вырос несчастливым!

      О, воды речные и вы, родники!

      Баюкают душу, чисты, глубоки,

      Напевы немолчного хора…

      В новены[4] вечером ходил Христа просить:

      Невинный детский лепет!

      О, как хочу сейчас его я воскресить:

      Тот пыл, тот чистый трепет!

      Студенты бродили, где шум, толчея.

      Ах, им за столом не сидится…

      И крёстная^[3] времён с французами войны

      Зарею голубою

      На исповедь во храм, где горы зелены,

      Брала меня с собою.

      Таким же, как вы, был когда-то и я!

      Повесы и плуты, плохие друзья!

      Позвольте поэту трудиться.

      Святым я шёл туда, но голос падре сдержан:

      Он думал: озорство!

      Я плакал и твердил,