Затерянные в Подобных Мирах. Александр Евгеньевич Карпов
лаборатории.
─ А мне по большому счёту и тут хорошо, ─ сказал экстрасенс.
─ Кормят, поят, тепло, светло и мухи не жужжат. Иногда, правда, что-то стучит по башке, глазёнки вылазят на пузо, но это детали. Зато никто не запрещает жрать водяру. А среднерусская действительность, щемящая причастность к бескрайними родными просторам, полям и лесам? Сдался?
─ Лесов тут тоже хватает. И как бы самых ни на есть среднерусских, ─ насмешливо сказал экстрасенс. ─ И все говорят по-русски, и имена наши. Подобный Мир.
─ Подобный Мир… ─ повторил Шпарин, вспоминая фантасмагорическое зрелище над лесом. ─ Нелепицы, нестыковки и нескладушки. Два кабинета, два сейфа, два особиста. Две жёлтые папки. В одном кабинете он её достаёт, в другом бросает в сейф. Я схожу с ума?
Экстрасенс с жалостью посмотрел на Шпарина, поднял руки и быстро, сближая, подвигал.
─ До сих пор не понял? Фрагментарно меняется реальность. Что-то у них на этом «Холме» идёт не так. Вот тут особист укладывает папку в сейф, а вот тут достаёт… Сложение-наложение и необъяснимые, невообразимые сопутствующие явления и эффекты.
─ Можно сколько угодно упражняться в создании околонаучных теорий, но мы и на шаг не приблизимся к разгадке, ─ сказал Шпарин. ─ А этот… рыжий туман?
─ При изменении частот несущего сигнала на «Холме», думается мне, воздушная среда меняет цвет.
─ Скажи честно, как ты это делаешь? Помнится в ДК турбинного завода на такие трюки ты способен не был. Передвинуть стакан с водой, отыскать в зале с помощью подсадного какой-нибудь предмет, распилить женщину в ящике, это я понимаю. Но битьё стёкол и сдёргивание штанов ─ высший класс. Как?
Аварийные светильники, помигав, погасли. Раздался звук бьющегося стекла. Далее события, о которых Шпарин вспоминал только с использованием нехороших слов, приобрели совершенно невероятный характер даже в контексте виденного за день. Звук тонких гитарных струн, стук в ушах, визг, засветились стены комнаты, завибрировали, заволновались, скривились, воздух зашипел и, вскипая, пошёл слоями. Фигура Миазмова обозначилась оранжевым цветом, вспыхнула и стала прозрачной.
─ Готовься к новым чудесам и потрясениям… ─ пробормотал экстрасенс, теряя очертания. Его тело дрогнуло, поблекло и исчезло.
─ Фильм ужасов, ─ с тоской сказал Шпарин. ─ Кончайте дурить, гады!
«Решили меня растворить, как кусок рафинада. Разложат на атомы и поминай как звали. Никто и не вспомнит… Кроме, пожалуй, Светки, Маринки, Светланы Андреевны. Ну Милка Звирник. Может Татьяна вспомнит, Бушина, целый год любовь крутили. Чуть не женился. Или из последних подруг… Анна из турагенства. А из мужиков кто? Кому денег одолжил ─ обрадуются. А из настоящих? Кое-кто вспомнит… Эх, завещание не написал. Нужно было в детский дом какой всё завещать…».
Неиспытанная раньше боль раздирала тело, каждая клеточка молила о пощаде, просила не дать потерять себя, не соскользнуть с той грани, где ломается, стирается и выворачивается представление о бытие. Мутные оранжевые волны заполнили помещение светящимся туманом. Туман