.
новую жизнь здесь, в Англии. Собственно говоря, Лизетта, я вообще о вас знаю очень много. Вы работаете в «Лайонс-корнер-хауз», а кроме того на добровольных началах – один вечер в неделю в «Френч-кантин». Зачем?
– В конце смены я совершенно бесплатно получаю отличный ужин, – ответила девушка. – Настоящая французская еда.
– И разумеется, вдобавок имеете шанс попрактиковаться во французском. Умно придумано. Ваш отец был немцем. Получил боевое ранение, после чего в 1918 году перебрался во Францию, где познакомился с вашей матерью, наполовину француженкой, наполовину англичанкой, и женился на ней, когда им обоим было по двадцать лет. Они обосновались в Лилле, где через два года после окончания войны вы и родились. Изначально ваша семья носила фамилию Форстнер, но ваши родители удобства ради переиначили ее на французский лад – в восемнадцатом году немцев во Франции не слишком жаловали.
Он заметил, как затуманились ее глаза.
– Простите. Не хотел вас огорчать.
– Ничего. Отец всегда говорил, что ощущает себя скорее французом, чем немцем.
– Он ненавидел свой народ?
Лизетта ошеломленно вскинула голову.
– Капитан Джепсон, он не был трусом!
– Я ничего подобного и не утверждал. Хотя другие, наверное, утверждали.
– Мой отец был человеком с научным складом ума – очень мудрым, очень мягким. Ему была ненавистна мысль, что Германия развязала войну, в которой погибло столько молодых людей. Когда война началась, ему было всего четырнадцать, а в семнадцать его уже ранило – в первый же день на фронте. Он потерял руку… Впрочем, не сомневаюсь, это вам тоже известно.
Джепсон кивнул.
– Отец очень жалел, что не может подхватить меня, маленькую, на руки, не может взять лицо мамы обеими ладонями. А писать ему пришлось учиться заново, левой рукой. Но из-за того, что его так быстро отправили с фронта обратно, многие называли его трусом. Он начал ненавидеть Германию – и из-за этого, и из-за гибели друзей. Трое его лучших друзей – все были убиты в окопах.
Лизетта только сейчас заметила, что по щеке у нее покатилась слеза – и торопливо смахнула ее.
Джепсон продолжил рассказ за нее:
– Когда вам исполнилось три года, родители переехали в Страсбург, поскольку ваша мать была в депрессии после смерти вашего маленького брата во время эпидемии испанки. Ваш отец получил позицию в университете. Рад отметить, что здоровье вашей матушки улучшилось, хотя детей у нее больше не было, и вы так и остались обожаемой единственной дочкой.
Лизетта слушала, как он бойко перечисляет события ее жизни, и сама не могла понять, злится ли из-за того, как легко всю ее историю можно свести к простым фактам, или просто шокирована. Сердце протестующе стучало у нее в груди – ни дать ни взять ребенок, в бессильной ярости размахивающий кулачками. Она впивалась ногтями в ладони, мечтая, чтобы капитан наконец замолчал. Но ведь он не нарочно, он не хотел сделать ей больно… Она заставила себя успокоиться.
– Ваша бабушка по отцовской линии была немкой, а дедушка – французом?
Лизетта кивнула. Ну и осведомленность!
– Ваша мать работала личной секретаршей