Защитный Механизм. Алексей Кононов
описываете, ей-богу!
– А-та, Бога не существует. Я не пытаюсь вас обидеть, мы просто фантазируем, помните? Вы обещали. Андрей Геннадьевич опустил глаза в пол и молча кивнул, всем своим видом давая понять, что готов продолжить.
– Так вот. Убийство плохого человека является нормой в этой… – Иферус хотел сказать “прекрасной”, но по какой-то причине воздержался, – …утопии. Наверняка у вас тут же созрел вопрос: “А какого человека можно считать плохим?”
– Верно. Иферус сиял от гордости самим собой, чувство преобладания в разговоре придавало ему уверенности и, вместе с тем, радости.
– Предсказумый, но справедливый вопрос. “Плохим” считают того человека, что ведет скотский образ жизни и потому не заслуживает ее. Только задумайтесь, сколько хороших людей ежедневно покидают нас. Талантливые врачи, великие политики и просто хорошие люди, что уходят слишком рано. Не лучше бы было, если бы вместо них смерть забирала всю эту… – Иферус дернул головой, мышца на шее снова напряглась, в этот раз явно до предела, отчего его челюсть сомкнулась так сильно, что сквозь зубы он еле выговорил, – …мразь.
Андрей Геннадьевич мысленно удивился количеству ненависти, вложенной в последнее слово. На небольшой промежуток времени ему стало действительно страшно. Эта интонация ясно давала понять, что, окажись Андрей Геннадьевич в списке “плохих людей” Иферуса, – он был бы уже мертв. “С другой стороны, – думал он, – разговор еще не окончен”. Именно это и пугало.
Не то чтобы Андрей Геннадьевич боялся смерти. Нет, не больше, чем обыкновенный человек. В большей степени страшна ему была неизвестность, что ждала в загробной жизни. Даже будучи священнослужителем, Андрей Геннадьевич не был уверен в существовании рая и ада, а следовательно, и Бога, за что непреклонно корил себя. Но последние два года чаще иных причин стыдил он себя даже не за скептицизм, а за то, чем долго не осмеливался поделиться с направившим его на лечение психиатром – на самом деле смерть даже импонировала ему. Стыдно ему было в первую очередь не перед собой и даже не перед Богом, а исключительно перед родными, что волновались и переживали за него, хоть их и стало намного меньше. Тот злополучный год, что привел Андрея Геннадьевича в лечебницу, забрал жизни шести или семи (Андрей Геннадьевич сам уже не помнил) близких и не очень ему людей. Эти события привели его к порочному кругу: он не мог справиться с нахлынувшей на него болью, вследствие чего обратился к религии, что гласит: “Пути Господни неисповедимы”, но заработанная еще в детстве привычка постоянно задавать вопрос “Почему?” вплоть до момента, пока ответ на вопрос не будет найден, не давала ему возможности найти смирения и принять, что удушающая его скорбь является частью великого плана. Но и избавиться от нее очень хотелось, поэтому он вновь возвращался к этой догме и так же вновь, снова и снова проходил этот круг от непонимания Божественного замысла до кратковременного смирения в попытке хоть как-то объяснить утраты и справиться с ними, пусть и не на долгое время. Каждый раз он отвергал