Князь Владимир. Юрий Никитин
я побывал там.
– С того времени он стал намного богаче, – заверил Владимир.
Конунг неспешно рассматривал молодого князя-изгнанника. Могучие руки викинга двигались по столу, бесцельно трогали кубки, металлические блюда, в рассеянности сворачивали железный поднос в трубку, распрямляли и выравнивали неровности с такой легкостью, словно мяли сырую глину.
– Я не могу дать воинов, – сказал он наконец. – И никто в здешних краях не даст. Скажу больше, юный конунг… Никто тебе не поможет! Ни в моей стране, ни в Британии, ни на островах, ни в польских или чешских землях.
Владимир побледнел. Тон конунга был обрекающим. Хуже всего, он сам понимал, что в Свионии вряд ли помогут. Но резкий отказ услышал слишком быстро. И такой, что уже нет смысла разговаривать еще, торговаться, обещать деньги и земли, которые еще не являются его собственностью.
Он поднялся:
– Благодарю, конунг, за прием, за ласку.
Тригвасон кивнул:
– Не за что. Что будешь делать?
– Буду пробираться на острова. На Буяне живут люди нашего языка. Они могучие воины и свирепые викинги. На Готланде – готовые к походам готы. Еще буду говорить с вождями тех племен, через чьи земли пойду.
Тригвасон покачал головой:
– Дорога опасная. Ты один?
– Нет. С надежным другом.
– С кем?
Владимир молча хлопнул по ножнам меча. Конунг улыбнулся:
– Да, этот не предаст…
Он продолжал смотреть на молодого воина изучающе. Таких встречал в своей полной опасностей жизни. Именно из этих вырастают вожди отрядов, что захватывают целые страны, раздают города своим сотникам, а каждый простой воин у них получает земли с деревнями, становится знатным господином и получает право первой брачной ночи! Как жаль, что оба его сына не такие. Свирепые и яростные, но нет в них расчетливости, нет чувства опасности, а в пирах напиваются до бесчувствия, и тогда их могут одолеть даже дети. А третий сын совсем еще мал…
– Никто не сможет тебе дать войско, – сказал он. – Да и не захочет. Твои шансы на возврат престола чересчур малы. Кто пойдет с тобой, когда погибнуть слишком легко, а надежда на успех ничтожна? И награда так мала?
– Я все понял, конунг, – ответил Владимир. Он был смертельно бледен, но спину держал прямой, а взгляд темных глаз был твердым. – Но мы еще не мертвы, верно?
Он повернулся к дверям, но конунг бросил резко:
– Сядь.
Владимир повернулся, брови поднялись в удивлении:
– Конунг, я не хочу у тебя отнимать зря времени…
– Сядь, – повторил конунг. – Я не закончил говорить. Так просто никто войска не даст, но я мог бы… при одном условии.
Владимир насторожился. В суровом голосе конунга появилось нечто новое. Словно собирался признаться в чем-то стыдном.
– Какое? – спросил он.
Они сели напротив друг друга. Конунг сказал изменившимся голосом:
– Мой старший сын Олаф через два дня уходит. Ему тесно здесь, тут только суровое море