Сашка. Владимир Мороз
подсела рядом, внимательно наблюдая за ним, – не купить. Магазина у нас в деревне не было, в райцентр ходили, там был большой. Перед самой войной открыли. Так перед самыми немцами, как только большевики ушли, его местные до конца и разграбили, только стены и остались. А я-то, дура такая, запастись и не успела. А у тебя часом соли нет с собой? – она вопросительно взглянула на Сашку.
– Нет, бабушка, у меня в карманах только патроны остались, даже спичек нет.
– Ох, патроны, патроны, – старуха горестно закачала головой, – ты их что ли, Аника-воин, жевать собрался? На кой они тебе? Шел бы ты домой, служивый, не видишь, какая силища прет?! Тут целая армия справиться не смогла, а ты туда же со своими патронами. Немец, он позверствует малость, пограбит, да и успокоится. Он же понимает, что ежели весной сажать будет нечего, то осенью с голоду подыхать начнет. Сам-то откуда будешь? По голосу на белоруса похож.
– Угадали, бабушка, полесский я.
– Так что ж ты домой-то не пошел? Люди говорят, что многие по домам разбежались, через чьи земли немцы пройти успели. И немцы, ежели белорусов или украинцев в плен берут, то по домам отпускают.
– Был я дома, – нерешительно сказал Сашка, думая, стоит рассказывать старушке про разговор с матерью или нет, – много зла от немца, бабушка, такого зла, что страшно рассказывать. Я от самой границы иду, с самой первой минуты на войне.
– А ты расскажи, милок, я-то уже до утра не усну, так что времени много. Только вот доешь все, а потом и будешь рассказывать, а то какой рассказ на голодный желудок!
Старуха встала, оставив Сашку одного, и принялась в полутьме возиться по дому, что-то вытаскивая из сундука, стоящего около стены. Сашка доел щи с картошкой, от тепла и сытости сразу захотелось спать, молодой организм устал находиться в состоянии постоянного стресса и настойчиво требовал отдыха. Старуха еще бродила по дому, а Сашка уже уснул, положив голову на стол. Вытащив соломенный тюфяк и одеяло с подушкой, она постелила все это на скамье, подошла к Сашке и долго стояла, глядя на него.
– Ох, это ж надо так дитя довести! – в сердцах вздохнула она и принялась толкать Сашку: – Эй, служивый, забирайся на печь, там протоплено, да ложись спать. Завтра мне про свои мытарства поведаешь.
Сашка с трудом оторвал сонную голову от стола, пытаясь понять, где он находится. Вспомнив, замахал руками:
– Что вы, бабушка! Где это видано, чтобы гость на хозяйском месте спал! Я на полу лягу, не беспокойтесь.
– Лезь на печь, говорю, – голос старушки вновь стал властным, – с твоим кашлем только на полу и спать. Сам не выспишься и мне уснуть не дашь. Я себе уже на лавке постелила.
Поняв, что возражать бесполезно, Сашка забрался на горячую печь, положил голову на подушку и тотчас же уснул крепким беспробудным сном.
Проснулся он в середине дня от звука голосов, раздававшихся в хате. Первый голос принадлежал взрослому мужчине, второй – хозяйке.
– Степановна, – говорил мужчина, – сколько раз тебе говорить, что за укрывательство красноармейцев тебя ждет расстрел.