Как остаться на свете. Алина Игоревна Лещинер
на другом языке, с людьми, реакции которых она понимала не сразу. Периодически она говорила невпопад, путала в спешке слова и просто чувствовала себя идиоткой. Если бы не Филипп и не беременность, она давно сошла бы с ума. Филипп не давал ей фрустрироваться, а ребенок постоянно напоминал, что весь мир подождет. Постепенно она привыкала: они гуляли, разговаривали часами напролет, ходили в гости, обрастая знакомыми и не очень.
Русская община в Бостоне, как и в любой другой точке мира, была немного своеобразной группой поддержки: землячество здесь было очень сильно, и в итоге его семья общалась исключительно со своими же московскими знакомыми, которые переехали в 1980-1990-х. Людей здесь сплачивали не столько общие трудности, сколько ощущение национального превосходства и хейтинг местного населения, местной еды, системы здравоохранения, аптек, жилищной ренты и т.д. На первый взгляд они совершенно не скучали по Родине. Их ностальгия проявлялась лишь в том, что всем приезжающим родственникам они рассказывали, как тут тяжело и как в России легко и понятно.
Но возвращаться никто не хотел.
Любая свежая кровь была тут на вес золота: новые люди привозили новую Россию, новый язык, новые политические взгляды и новую почву для хейтинга местных порядков.
Зо казалось странным, что они все работали друг у друга, снимали друг у друга жилье, машины, двигались по карьерной лестнице сообща, и, с кем бы ты ни заводил разговор на улице или на работе, все нити так или иначе приводили к какому-нибудь D.F. Sokolov, профессору лаборатории или начальнику департамента по разработке искусственного интеллекта. И теперь Зо была одной из них.
Они с Филиппом сняли маленькую квартиру на углу Вашингтон-стрит.
Это было близко к его лаборатории, где он днями напролет изучал способность клеток делиться вечно. Технологии редактирования генома были на самом пике популярности. Филипп занимался исправлением ошибок в ДНК в рамках программы ЭКО. Геном человека был расшифрован, более того, был полностью сопоставлен с фенотипом, т.е. физическими и психическими признаками. Теперь дело было только в совершенствовании методики вмешательства.
Люди хотели идеальных детей. Если можно было поправить кривой нос, неточную линию рта или близорукость, то почему нет?
Тогда же они познакомились с Марией. Ей было 45, и она много лет наблюдалась в клинике Филиппа. У нее было двое детей: с идеальной кожей, лазурными глазами и светлыми волосами – точно с рекламы Киндер-шоколада. Сама она не была красивой: серые, даже темно-белые глаза, и копна русых волос были самым привлекательным в ней. Она была очень светской: дежурно улыбалась на приемах, всегда выбирала только альпийское просеко и умела носить почти вульгарные наряды с дорогим шиком. Ее дешевая сексуальность, в которую вкладывались десятки тысяч долларов в год, была именно тем, что нравилось большинству мужчин. Она пила их вожделение с наслаждением 16-летней школьницы, порхала мотыльком от цветка к цветку, не увлекаясь всерьез. Она родила двоих детей, спасавших ее от одиночества зимними вечерами, и отправляла их в Гарвардские научные лагеря на лето, весну и осень.
Она познакомилась с Филиппом на очередной презентации их лаборатории: