Тибетское Евангелие. Елена Крюкова
тулуп, все тряпье на пол летело, и Исса подумал: ах ты неряха. Одноглазый кивнул на стол. Исса обернулся, воззрился. Стол был снедью уставлен, и богатой. Глаза разбежались. Алые крупные рубины икры на хлеб с маслом щедро навалены; черная, осетровая запрещенная икра – в фарфоровой вазочке посреди стола; пук черемши пахучей – прямо из литровой банки торчит, на всю столешницу чесночный, могучий дух изливая; на жестяном подносе – зажаренная до красноты курица беспомощно, жалко растопыривает бабьи ножонки; в блюдах, в тарелках, в мисках алюминиевых, грязных, непотребных – куски мяса, ломти сыра со слезой, жаркие апельсины, колкие ананасы, жар и огонь мандаринов, мощь круглых громадных яблок, а вот и виноград свешивает гроздья, синие, сизые, еще от мороза не отошедшие, через край позолоченной – ах, краденой – вазы!
«Украдено, все это украдено, все это не на свои деньги куплено», – кровью билось, стучало в голове.
– Жри! – крикнул Колобок и вымахнул вбок крабьей ручонкой. – Лопай! Радуйся, Шуня угощает! Шуня сегодня добрый!
Одноглазый подошел вразвалку. Взял Иссу за шиворот. Ростом он был выше Иссы. Шире в плечах. Приподнял Иссу над полом за шкирку, как котенка. Исса уловил запах гнили и коньяка из презрительной щели рта.
– Да, я добрый, – процедил. – Но не всегда.
На пол опустил. Толкнул Иссу в спину. Исса отупело сел на табурет, за стол, на снедь глупо таращился.
– Ешь! – страшно крикнул Шуня и сложил пальцы в похожий на тыкву кулак.
Исса наклонил голову, мелко задрожал, придвинул к себе миску с жареным мясом, банку с черемшой, от мяса откусил, рванул из банки черемшу, зажевал, как бык – сено. Руки сами подволокли ближе вазочку с черной икрой. Осетровой икры он так давно не едал, что и забыл ее вкус. Ниже опустил лицо. Икру понюхал. Пальцем – зачерпнул. Палец облизал.
Шуня стоял и сипло хохотал.
– Ешь, ешь, ешь! Да ты ложку возьми! Чудо гороховое! – Обернулся к Колобку. – Где подцепил? Зачем приволок?
– Он нам это… – Колобок шмыгнул носом. – Ну, это… На стреме постоит…
– Постои-и-и-ит! – передразнил мужичонку Шуня. – Держи карман шире!
– Ну, если ты ему покажешь, как надо…
– Не «как надо» я ему покажу, а ствол! – хохотнул Шуня – и вытащил из кармана широких, как флажные полотнища, брюк аккуратный револьвер.
И Исса смотрел на оружие и думал: а как из него стреляют?
И больше ни о чем, в виду роскошной и царской еды, не мог думать он.
Снова наклонил к черной икре голову. Замерзшие руки отогревались. Пальцы ломали хлеб. Чистили мандарин. Он ел икру и мандарин разом, сошедши от счастья с ума. Зубы вгрызались в душистое сочное мясо, и он чувствовал себя ласковым, прикормленным зверем. Наслажденье оборвал Шуня. Он поднес дуло к виску едящего Иссы и тихо, зверски выдохнул:
– Ты. Ешь-то ешь, да не зарывайся. Пора и честь знать. Обед, знаешь, надо отработать.
Исса утер рот ладонью. Поднял светлые, ясные глаза к Шуне.
– Как? Что?
Он на миг оглох от радости и изобилья еды. От