Ретт Батлер. Дональд Маккейг
у реки, где Томас выстроил скромный глинобитный дом, чьи толстые невзрачные стены уже выдержали не один ураган. Теперь Бонно с сыном – ровесником Ретта – на крыше прибивали дранку.
– Посмотри, папа, вон белый мальчик, – сказал Тунис.
Они спустились на землю, и Томас приветствовал чуть не утонувшего Ретта.
– Пойдемте с нами, молодой господин. Эти стены защищали нас до сих пор. Бог даст, выстоят и сегодня.
В единственной комнате в доме жена Томаса Бонно, Перл, и двое маленьких детей стаскивали сундуки, верши, колоду, на которой рубили дрова, клетки для кур в шаткую кучу, чтобы можно было вскарабкаться на балки под потолок.
– Ни дождь, ни ветер не убивают, – объяснял Бонну, когда Ретт схватился за балку, – но старик-ураган нагоняет мощную волну, способную запросто утопить.
Тунис передал самых маленьких детей отцу, и тот посадил их рядом с собой, обняв сильной рукой. Когда все устроились верхом на балке, Бонно нараспев завел:
– «И сказал Бог Ною: люди испорчены, и я подниму мощный потоп. Но ты с семьей спасешься в наводнении…»[1]
Остальные слова унесло ветром.
Порыв ветра ударил по стенам маленького домика и вышиб дверь. Вода пенилась под свешивающимися ногами Ретта, а балка, которую он оседлал, так и гудела. Томас Бонно откинул голову и закрыл глаза; напряженная шея выдавала, что он не переставал славить Бога.
Худшее миновало.
Всему наступает свой конец. Вода отступила, и, как это бывает после бури, солнце озарило сияющий новый мир.
Томас Бонно произнес:
– Если я не ошибаюсь, вон на дереве ара. – Забрызганная грязью и вымокшая сине-желтая птица слабо цеплялась за голую ветку. – Один Бог знает, как он сюда попал.
Они вытащили грязные сундуки и сломанные верши наружу, а Перл Бонно натянула веревку, чтобы высушить одежду. Перл осталась в мокрой сорочке, пока сохло ее платье, остальные ходили голышом.
Тунис и Ретт собирали выброшенную бурей на берег рыбу, пока Томас Бонно разводил костер с помощью сухой коры кедра.
Сидя у костра и жаря рыбу, надетую на прутья, Томас Бонно обратился со словами благодарности к Богу за то, что он пощадил его семью и молодого господина.
– Я не молодой господин, – произнес белый мальчик. – Я Ретт.
Десять дней спустя, когда Ретт вернулся в Броутон, Уилла уже похоронили на негритянском кладбище, а Мислтоу продали на Юг. Броутонская плантация представляла собой огромные площади затопленного, вонючего риса.
Лэнгстон Батлер самолично наблюдал за работой тех, кто занимался починкой прорывов в главном канале, Уотлинг – за тем, как восстанавливалась сеть внутренних каналов. Мужчины катили тележки с грунтом, а женщины и дети таскали землю ведрами.
Сапоги отца Ретта были в грязи, лицо покрылось щетиной. Его ухоженные руки потрескались, ногти обломались. Лэнгстон Батлер встретил сына следующими словами:
– Мы считали вас мертвым. Мать вас оплакивает.
– У
Вольное переложение Библии: «И сказал Бог Ною: конец всякой плоти пришел пред лице Мое, ибо земля наполнилась от них злодеяниями; и вот, Я истреблю их с земли… Но с тобою Я поставлю завет Мой, и войдешь в ковчег ты, и сыновья твои, и жена твоя, и жены сынов твоих с тобою». Бытие, 6, 13–18.–