Девушка на качелях. Ричард Адамс
с приглашение на крокет, которое Лакей-Лещ вручил Лакею-Лягушонку. Прежде чем он успел предложить его Карин, она отвела руку в сторону, чтобы меню не отгораживало нас друг от друга. Я думал, что ей захочется, чтобы я заказал ей ужин, но она, придирчиво изучив меню, остановилась на жареной мойве и венском шницеле, а потом долго обсуждала с метрдотелем выбор овощей. После этого я заказал себе дюжину эскарго и мясное ассорти на гриле.
– Вы прекрасно говорите по-английски, Карин. Где вы учились?
– В Копенгагене все прекрасно говорят по-английски, вы не находите?
– Вы давно здесь живете?
– Замечательный город, не правда ли? Вы сюда часто приезжаете? Наверное, здесь лучше, чем в Лондоне. Ist das der Grand?[23]
– К счастью, я живу не в Лондоне. А из какой области Германии вы приехали?
– Я иногда забываю, что приехала из Германии. Но все-таки скучаю по немецким обычаям. В Германии весело на Рождество, а еще там проводят всякие праздники пива и вина, там такая вседозволенность. Так можно сказать, «вседозволенность»?
– Да, можно. Я и сам иногда люблю вседозволенность.
– Тогда вам нужно посетить праздник вина.
Она ела очень по-немецки, с серьезным наслаждением и неприкрытой жадностью – медленно, но поглощая абсолютно все на тарелке. Когда мне принесли эскарго, она оживилась, как котенок при виде клубка шерсти, и завороженным взглядом смотрела, как я вытаскиваю одну из раковины и кладу в рот.
– Was ist das?[24]
– Эскарго.
Не отводя глаз, она недоуменно покачала головой.
– Улитки, Карин.
– Улитки? Schnecken? Вы шутите!
– Они очень вкусные. Вы их никогда не пробовали?
– А можно попробовать?
Я высвободил еще одну улитку из раковины и, повернув крошечную двузубую вилочку рукоятью вперед, предложил Карин. Она не стала ее брать, а взяла мою руку, перегнулась через стол и осторожно сняла губами улитку с вилочки:
– Ммм! Очень вкусно. Надо было и мне их заказать.
– Сейчас закажем.
Она снова небрежно шевельнула пальцами:
– Ach, nein. Ein anderes Mal[25]. Главное, что мы оба съели чеснок… – И она сосредоточенно занялась мойвой.
Потом она еще дважды, кивком и улыбкой, подзывала метрдотеля. К мойве потребовался тонко нарезанный черный хлеб с маслом; а вот с венским шницелем и гарниром из четырех овощей возникли серьезные проблемы.
– Тарелка слишком маленькая, вот, видите? Все будет горкой.
– Простите, мадам, но у нас это самая большая тарелка.
– Тогда принесите мне, пожалуйста, новую тарелку, подогретую, переложите на нее шницель, а блюда с овощами оставьте на столе.
Я представил себе, что сказал бы официант, если бы я обратился к нему с такой просьбой. Метрдотель отдал распоряжение своим помощникам, исполнил все, о чем просила Карин, и через несколько минут вернулся узнать, все ли сделано, как ей угодно. С полным ртом она произнесла «wunderbar»[26], чем несказанно обрадовала метрдотеля.
Сам я есть почти не мог. От волнения желудок скрутило, а я не отрывал от нее глаз,
Он величественный, да?
Что это?
Ах, нет. В другой раз
«Чудесно»