Тысяча сияющих солнц. Халед Хоссейни
еще ей не было так одиноко.
В тот вечер Рашид пришел домой с каким-то свертком в руках. На чистые окна и вымытый пол он не обратил никакого внимания – Мариам даже расстроилась. А вот то, что обед его уже ждал, явно пришлось ему по душе.
– Я приготовила даал[13], – похвасталась Мариам.
– Отлично. Я голоден.
Рашид умылся – Мариам полила из кувшина ему на руки, – а пока он вытирался, дымящаяся чашка даала и тарелка рассыпчатого белого риса уже стояли на чистой скатерти, расстеленной на полу в гостиной. Впервые Мариам приготовила мужу поесть – только вот была сама не своя, пока готовила, вся тряслась мелкой дрожью, так подействовал на нее случай у пекарни, и вполне могла переложить в кушанье имбиря или куркумы.
Рашид погрузил ложку в золотистую чечевицу. Мариам затаила дыхание.
Что, если ему не понравится и он со злостью оттолкнет тарелку?
– Горячо, – пролепетала она. – Осторожнее.
Рашид вытянул губы трубочкой и подул на ложку, потом с опаской попробовал.
– Вкусно. Немного недосолено, ну да ничего. Просто отлично.
Мариам захлестнула волна самодовольной гордости. У нее получилось вкусно. Просто отлично, сказал он. Мариам сама удивилась, какую радость доставила ей похвала. На душе сразу стало легче.
– Завтра пятница, – сказал Рашид. – Могу показать тебе город. Что скажешь?
– Ты про Кабул?
– Нет. Про Калькутту.
Мариам недоуменно заморгала.
– Шучу. Конечно, про Кабул. Про что же еще? – Он взял в руки сверток. – Но сперва мне надо поговорить с тобой.
И Рашид достал небесно-голубую бурку.
– У меня есть заказчики, мужчины. Они заходят ко мне в лавку вместе с женами. Их женщины ходят с открытыми лицами, говорят со мной, глядят мне в глаза без капли стыда. У них намазаны губы и подведены глаза, они носят юбки выше колен. Порой приходится снимать с них мерку, и они спокойно позволяют мне касаться своих ног. А мужья – ничего, стоят рядом и смотрят, как посторонний мужчина гладит жену по голым ногам. Думают, они очень современные, очень образованные и умные, и не видят, как своим поведением выставляют на поругание свои нанг и намус – честь и гордость.
Рашид осуждающе покачал головой.
– Обычно это люди из богатых районов Кабула. Мы завтра с тобой там будем, сама увидишь. Но такие слюнтяи живут и по соседству с нами. На нашей улице. Жена учителя Хакима Фариба шляется по городу в одном платке на голове. Противно видеть, честное слово, как жены ни во что не ставят своих мужей.
Он сурово посмотрел на Мариам.
– Но я – не из той породы. У меня на родине один косой взгляд, одно неправильное слово – и кровь пролилась. В местах, откуда я родом, смотреть на лицо женщины вправе только муж. Помни об этом. Ты поняла?
Мариам кивнула и взяла из рук у мужа бурку.
Вся радость, что он похвалил ее стряпню, куда-то улетучилась. Сделалось зябко. Воля мужчины представилась ей чем-то каменным, непоколебимым, вот словно горный хребет Сафедкох, заслоняющий полнеба.
– Значит, с этим все ясно. А теперь положи-ка мне добавки.
Чечевица с овощами и пряностями.