Аптекарский остров (сборник). Андрей Битов
богатый стол, и все вокруг любимые люди – и хорошо. И друг, он, конечно, предложит за меня тост, там, среди друзей, и все вспомнят и погрустят секунду и чокнутся от дури. И она… Она верна, верна!
И какой-то азиат жалеет меня и угощает меня планом. Я выкуриваю папироску. И вот мне смешно-смешно. Боже, как мне смешно! Какие все остроумные люди, какие лица! О боже…
А потом я опираюсь о нары и плыву, плыву… Корабль, ночь. Звезды, ветер. А потом я мушкетер. Атос или д’Артаньян.
И потом иду по залам, залам, и все прекрасные картины по стенам. Никогда не видал такого прекрасного…
А потом я просыпаюсь. В поту, голова разламывается. Где я? Почему? А по радио кончаются двенадцать ударов. И я вспоминаю… Самая большая радость – я ведь ее ждал весь день – вскрыть письма! Но во мне нет радости. И я прочитываю их кое-как. А потом всю ночь не могу уснуть от головной боли и кашля.
И вот я снова еду в автобусе встречать Новый год. И все едут. И наверное, думают, что все, все едут встречать Новый год в автобусе. Или они и не думают об этом. Конечно, не думают. Ведь праздник.
А с кем-то несправедливо поступили, кто-то потерял все деньги, у кого-то вообще все пошло прахом, кто-то умер только что и у кого-то умерли, кто-то встречает Новый год в поле, кто-то в тюрьме. Их тьмы, этих людей. Они не едут в автобусе. А мы себе едем и едем. Всё встречаем и встречаем Новый год за Новым годом.
Всё пируем…
Вот иду я по улице, возвращаюсь, допустим, с работы. Рабочий день, значит, кончился. Освободился я. Решил пройтись пешком по набережной. Солнце, воздух. Реденькие, жиденькие стоят топольки. Будут когда-нибудь большими. А я – старым. Можно будет что-нибудь по этому поводу сказать. Помню, как их сажали, например. А сейчас я молодой, освободился я, иду по набережной. Корабли стоят на приколе. Солнце греет. Матросы на кораблях ничего не делают, греются. И музыка на корабле играет. Изумительная такая, дешевая музыка.
А поцелуев, извините, нет.
Ох, какая же это музыка! Что-то такое за душу берет… Конечно, вкус. Конечно. Люблю Баха, не люблю Сен-Санса. Симфония – да, джаз – да, оперетта – нет. Но песенки… Ах, эти песенки! То, что много лет хранилось в тайне.
Вкус – да! Да ну его к черту.
Иду я, к примеру, в вышеописанной обстановке, и так мне хорошо, так сладко, так щемит что-то… Плакать хочется. Тут около меня притормаживает ЗиМ. И вижу – там генерал. Да не просто – две звездочки. Остановил шофера-солдата, дверцу открыл, высунулся и обращается к милиционеру, как проехать туда-то. А милиционер не знает. И вдруг – странное дело – я каким-то волчком завиваюсь, забегаю, чуть не сгибаюсь и говорю: туда-то и туда-то, направо и налево, так-то и так-то. А голос дрожит гаденько-гаденько и даже выше стал. И машина уехала. А я стою, провожаю взглядом, и поза вся неестественная: скорченная и слюна чуть не капает. И вдруг понимаю: что ж это я, ведь я же терпеть генералов не могу, ведь я же чины ненавижу! Я всегда так говорил и говорю и думаю так же. Что же это такое!
Так стыдно, так стыдно.
Что