.
из цистерцианского аббатства, торопилась сделать все надлежащие распоряжения.
В сухую и бесснежную погоду дорога была не утомительной и не составила более двух часов езды в повозке, в которой кроме детей со мной ехала няня Татуш. Был еще фра Микеле, ученый монах-францисканец, служивший секретарем моего супруга и хранителем библиотеки, а также слуга, взятый для охраны. Они следовали за нами верхом. До замка оставалось не более пяти лье. И вот на той части дороги, что ведет через Заячий лес, нам повстречались два всадника. Их вид нас не только удивил, но и озадачил. Они так торопились, что даже не сочли нужным осадить коней, а также выказать должную учтивость – по гербу на повозке всякий бы легко догадался, кто в ней. Точно две кометы, они промчались мимо, порядочно испугав наших кобыл. Я еще задала вопрос няне Татуш, не знает ли она этих двоих, но ей они были неизвестны.
Когда наша процессия миновала лес и оказалась на открытой местности близ развилки дорог, мы увидели лошадь, мирно стригущую траву. Помнится, фра Микеле – не зря его острый глаз и наблюдательность снискали себе славу – сразу обратил наше внимание на одну странную деталь: лошадь под седлом, а седока нигде не видно. Но стоило нам приблизиться, как странность эта объяснилась самым ужасным образом. У моста через Лебяжий ручей в дорожной пыли недвижимо лежал человек. Охранник и фра Микеле спешились и бросились к нему. Помешкав, мы с няней тоже вышли из повозки.
О! Нашим глазам открылась печальная картина. В дорожной пыли в окровавленных одеждах перед нами лежал оруженосец Гальгано, любимец графа и его верная тень. Несчастный был мертв, заколот кинжалом, но тело его еще не успело остыть, как заметил брат Микеле. Вместе с ним мы тотчас осмотрели все вокруг, но ни дорогого оружия, ни кошеля, ни его баула с вещами поблизости не оказалось. Вследствие этого мы с Татуш заключили, что оруженосец был убит какими-то бродягами из корысти.
«Рискну предположить, графиня, что всадники, встретившиеся нам в лесу, вовсе не похожи на бродяг, живущих грабежом. Иначе они бы украли и лошадь», – возразил мне монах, но я по глупости тогда не придала значения его словам.
Оставив подле несчастного нашего слугу, мы поспешили вернуться в замок, и я сообщила мужу печальное известие. Вне себя от гнева, граф стал кричать и топать ногами – убийство оруженосца он расценил как личное оскорбление. Позже, успокоившись и выслушав подробный рассказ фра Микеле, он отдал распоряжение о похоронах Гальгано и даже объявил награду тому, кто поможет отыскать его убийц.
«Грешно так говорить, но горевать по нему я не стану. Невзирая на молодость, Гальгано был дурной человек. Его длинный злой язык не раз служил причиной наших размолвок с мужем», – шепнула я тогда няне Татуш.
Ни с кем другим, кроме моей верной доброй служанки, бывшей подле меня еще в доме отца, я бы не могла поделиться своими мыслями. За четырнадцать лет с моего приезда в Помар среди приставленных ко мне фрейлин доверенных лиц так и не сыскалось. К тому же глупая женская болтливость, как учили меня дома, подобна обоюдоострому клинку,