Больным и здоровым. В поддержку и утешение. Отсутствует
попридержал лошадь и, пустивши ее шагом, обернулся ко мне уже почти всем корпусом…
– Глазами не теми? – озадаченно и вместе недоверчиво, с полунасмешкой, переспросил он меня. – Ну, уж это ты, барин, тово!.. Какими же еще глазами смотреть-то?
– Ты, брат, не дивись тому, – ответил ему я, – у человека есть и другие глаза, кроме тех, которыми ты вот сейчас на меня смотришь: эти глаза плотские, а то есть глаза духовные, – ими-то только, если Богу угодно, и можно как Его, так и Его святых видеть, да не в мечтании, а истинно въяве.
Извозчик при этих словах повернулся ко мне спиной и, ударив вожжей, дал ходу своей лошади: видно, глубокий след оставили в его сердце речи того барина, который так старательно его раньше меня убеждал, что Бога нет. Но, должно быть, и мое замечание работало в его душе, потому что, проехав улицу, он опять стал придерживать лошадь и вновь заговорил со мной, но уже без насмешки в голосе:
– Задал ты мне задачу, барин!.. Глаза какие-то там другие нашел у человека, каких и нет. Какие-такие глаза? Неужто ж человек, выходит по-твоему, четырехглазый?
– А ты думал – двуглазый? Конечно, четырехглазый, но и четырехухий.
– Ну, это ты, барин, похоже, с ума, что ль, свихнулся: зачитался, видно – это с вашим братом бывает. – Твое дело: хочешь слушать – слушай; а не хочешь – я к тебе не навязываюсь.
Очевидно, мои слова задели за живое любопытство моего совопросника: он обернулся ко мне и, пристально взглянув на меня, насколько позволял ему меня видеть свет уличных газовых фонарей, уже с явным интересом сказал:
– Ну, и чудной ты, барин, – таких я, признаться, еще и не видывал… Сказывай: как это, по-твоему, с двумя глазами да с двумя ушами люди бывают четырехглазые да четырехухие. Сказывай, а мы послушаем.
– А вот как! – повел я ему свою речь. – Ты теперь, как меня свезешь в 12-ю линию, куда поедешь?
– Домой.
– А дом твой где?
– На извозчичьем дворе: где ж еще дому-то быть?
– А еще у тебя дом на родине есть?
– Известно, есть: мы тоже – при всем хозяйстве жители, не какие-нибудь бездомники.
– Стало быть, и жена у тебя есть, и дети – на родине-то?
– Как не быть? Сказал тебе: живем при всем хозяйстве.
– Ну, теперь слушай: вот свезешь ты меня теперь ко мне на квартиру, поедешь к себе на извозчичий двор, отпряжешь лошадь, задашь ей корму, сам поужинаешь и завалишься спать… А кругом тебя все извозчики, и все спят, храпят! и воздух, небось, тяжкий?
– Ну, известно: какому же и воздуху быть там, где люди спят, особливо, наш брат извозчик? Топор повиснет.
– Так. Вот слушай дальше: лег ты спать; ни о чем ты теперь не думаешь, разве только о том, сколько за день денег наездил, да сыта ли будет лошадь. А то и вовсе ни о чем не думаешь, только бы заснуть поскорее, день-то намаявшись. Стало быть, заснул ты… И вот диво! – лег ты спать на извозчичьем дворе, а вдруг заснувши, видишь, что ты у себя на родине, в деревне. Видишь ты свою бабу, ребятишек, там, своих видишь. Мало того – заводишь с бабой своей разговор о том, о сем, что, значит, до вашей деревенской жизни касается. И баба твоя тоже с тобой говорит,