Веснянка. Ольга Озерцова
ведь хороший, серый волк. Ты просто чаще рыщешь ночью и не знаешь солнца… Ты красивый. У тебя такие могучие лапы и смелые глаза, только немного злые.
Зверь изогнулся, прыгнул в ее сторону. Тут из леса раздался свист, чуть-чуть не допрыгнув до девушки, волк повернулся и исчез.
Веснянка дрожала, лишь что-то случайное спасло ее. Ночной зверь из темного леса не знал их языка. Неужели добро и солнце не так всесильны, как ей говорили?
Он теперь бежал в чащу. Ему было душно, страшно. Волк, волк. И застонал, ему захотелось оскалиться…
Веснянка так пристально смотрела на лес, что не заметила, как к ней подошел отец.
– Теперь пора. Созови, дочка, всех, да позвончее. Спляшите так, чтобы земля разбередилась и ей жарко стало. Помогите солнцу, пусть от вашего топота все цветы и травы повылезают[12].
Веснянка побежала с холма вниз, к деревне, и запела о том, что только что услышала у ожившей земли. Девичьи голоса подхватили припев:
Собирайтесь, девушки, собирайтесь, красные.
Теперь нам воля – воля-переволя
Ходить, гулять, скакать, плясать.
Теперь нам воля – воля-переволя
Скакать, плясать, в ладони бить.
Бортник подошел к старику:
– Сейчас все сбегутся из разных сел, из разных мест.
– Первый хоровод, Бортята. Девки верят – коли не попляшешь, снег не сойдет. Чем веселее и гульливее, тем лучше, сам знаешь.
– Да, старики говаривали, кому не нравится ни радость, ни утешение, тот не любим и сам вовсе не любил.
Они пошли к подножию холма, к ним подошла женщина и протянула особые хлебцы[13].
– Зерно из последнего снопа запечь не забыли?
– Что ты, Добрита.
– Так разносите всем.
– И я пойду, пора и мне, – проговорил бортник.
– Опять за своим медом? – кричала вслед ему голосистая баба, уперев руки в боки. – Говорят, ты его не только в избе, но и в лесу запрятал? Где это? Уж не в дуплах ли? Подумаешь, велика ценность! Какое сокровище! Русалок приворожить хочешь? Да на тебя ни одна лешачиха и не посмотрит.
– Ничего ты не понимаешь! У меня такой мед, что после него даже и тебе целоваться захочется, – и бортник подмигнул, да так, что все лицо его скривилось.
На холме взад-вперед бегали дети, топча и тревожа землю. От того сползал снег, журча ручьями, обнажая мокрую и теплую Ярилину горку.
– Хорошо бы еще меду на праздник.
– А где Бортята, куда пошел Бортята? Хмельная голова кругами вела его к лесу.
– Отойти-ка к лесу, – проваливаясь в талый снег, бортник прислонился к дереву, – тут покойнее. Глупая баба. Мой мед… у меня такой мед, что от одного глотка – ну все сразу видишь, все понимаешь. Вот как выпьешь… Хорошо здесь. Что это со мной?
Бортник сонно схватился за бороду…
Люди внизу копошились, толпились, пели. Леший прищурил глаз и присвистнул:
– Опять. Поспать не дадут.
Он спустился с вершины
Праздник первого цветка. «У германцев тот, кто усматривает первую фиалку, спешил объявить о том мирской общине; целая деревня сбегалась на указанное место, найденный цветок поднимали на шест, танцевали вокруг него, резвились и пели веселые песни. Подобно тому в южной России радуются появлению голубого ряста (scilla bifolia), одного из первых весенних цветов. На Украине, собираясь на полях, поселяне начинают скакать и причитывать: "Топчу, топчу ряст! Дай, боже, потоптати и того року дождати!"» (Афанасьев. Т. III. С. 684). См. также: Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. Весенние праздники. М., 1977. С. 150.
О выпечке ритуальных хлебов, печений и кушаний на земледельческие праздники см., например: Рыбаков. С. 36, 175–180; Соколова. С. 146–148; Календарные обычаи… Весенние праздники; Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. Летне-осенние праздники. М., 1978 и др. О символике праздников см.: Иванов, Топоров. С. 243–254.