Записки психотерапевта. Многообразие экзистенциального опытаобразие экзистенциального опыта. Наиль Рашидов
это время ребята начали ругаться между собой, даже не замечая меня, они матерились, и я понял, что они браконьеры и будут ловить горбушу, идущую на нерест. Но виду не подал и смотрел на поплавок. Тут один их них и закричал: «Ты с ума сошел! Ты хочешь, чтобы сюда приехал Рыбнадзор? Тра-та-та-та-та!» – «Саша, а что произошло?» – спросил я. «Еще как произошло!» – ответил он: оказалось, что один из них закурил, и ему тра-та-та-та-та напомнили, что огонек сигареты виден за пять километров и что это тра-та-та-та-та – настоящая идиотская провокация. Саша замолчал. «Ну, а дальше что, а ты чем занимался?» – «А я, – меланхолично ответил Саша, – просто разжег на берегу большой костер». Рыбы ему почему-то не дали.
Посадка в Куйбышеве
Психофизиологическое обследование коренного населения крайнего северо-востока СССР, помимо психодиагностики и полиграфии, включало также и сбор мочи на катехоламины, формирующие эмоциональное поведение. Моча собиралась в стограммовые баночки и плотно упаковывалась в холодильные сумки. В эту командировку я полетел один, протестировал более сотни студентов сельскохозяйственного техникума Анадыря и набрал четыре полных сумки с мочой коренных и пришлых.
С любимым польским рюкзаком за спиной и четырьмя холодильными сумками с мочой, а также с небольшой посылкой для сына работницы техникума, который учился в Военно-музыкальном училище в местечке Мосрентген в Москве, я без особых приключений добрался до аэропорта Анадыря. Несомненно, это самый непредсказуемый аэропорт в мире, и это утверждение требует небольшого пояснения. Сам аэропорт – двухэтажную бетонную коробку посреди бесконечной тундры – можно назвать апофеозом бездарного типового строительства, но попасть в него большая удача. Дороги к нему нет. Добираться можно двумя путями: катером через лиман или вертолетом из Анадыря. И вот однажды, зимой, причал был разбит, мы прилетели на последнем вертолете, и после нас полеты отменили – нелетная погода. Местные это состояние природы называют коротко – «пурга», с обязательным ударением на первом слоге. Нас было трое: Саша Ланеев, Лена Куликова и я, и когда мы вошли в здание, взору нашему предстало нечто между зловещими картинами Босха и теорией Мальтуса: все пространство было забито давно немытыми телами. Оказалось, что наш вертолет воспользовался небольшим окошком в господствующей пурге. Миазмы испарений, недобрые взгляды – все указывало на то, что мы только добавили напряжения. Я нашел единственное незанятое место – это был угол между полом и грязной лестницей, в этот угол мы и устремились. Расположившись под лестницей, мы приготовились к эпизоотии, вся эпидемиологическая обстановка располагала к возникновению очага инфекции. Водопровод не работал. Через несколько дней я обнаружил, что происходит стирание личной истории: и снобизм, и разговоры о Пещере Платона, и семья, и родители, и даже Виктор Франкл с его нахождением смыслов – все летит в какую-то зловещую воронку. И тут я вспомнил великого суфия Джелаладдина Руми: «Я знаю четверых, и их уста закрыты