Время зверинца. Говард Джейкобсон
умирающих вещах есть своеобразная красота – взять, к примеру, угасающий день или осеннее увядание. То же самое происходит и со словом. Чем заметнее в нем признаки близкой смерти, тем отчетливее проступают все новые нюансы и смысловые оттенки, заставляя людей с болезненно-утонченным воображением восхищаться этой загнивающей красотой.
Стану ли я свидетелем окончательной гибели слова? Я не был в этом уверен, однако живо представлял себе величественную сцену в духе погребальных обрядов викингов, которые сжигали своих конунгов вместе с боевыми ладьями: небосклон кроваво пламенеет (как нос того колумниста после удара Ванессы), последние еще живые литераторы вперяют взоры в догорающий закат, достойный кисти Тернера[23], и с волнительной хриплостью толкают свои прощальные речи, женщины рвут на себе волосы и сотрясают воздух рыданиями. И первейшая среди них, в траурной вуали вроде той, что она носила на похоронах Мертона, – моя Ванесса.
Бесподобная в своей скорби.
6. КОНЕЦ БАНКЕТА
Мы все скорбели. Но в этой ситуации важно было не допускать, чтобы скорбь взяла над тобой верх.
После гибели Мертона я решил навестить своего литагента и посоветоваться, как быть дальше. Живому писателю необходим живой издатель. Когда я позвонил, чтобы договориться о встрече, Фрэнсис первым делом спросил о причинах такой срочности. В его голове я расслышал тревожные нотки.
Как и Мертон, он страшился появления новых книг. Некоторые литагенты, заранее узнав о визите к ним автора, запирались в уборной и не отвечали на звонки в дверь, чтобы не получать рукопись из рук в руки, как судебную повестку. Вот до чего дошло дело: сейчас литагенты считали удачным тот день, когда никто не приносил им рукописи, для которых пришлось бы подыскивать издателя.
Но у меня, по крайней мере, имелся свой агент.
– Кто представляет твои интересы? – бывало, спрашивали меня другие писатели, когда мы встречались на каком-нибудь банкете.
(Мы называли эти мероприятия банкетами, хотя они больше походили на поминки – с тем отличием, что на поминках бывает больше выпивки и сэндвичей. И еще мясные пироги.)
На такие вопросы я отвечал уклончиво. Назови другому писателю имя своего агента, и он-штрих-она тут же попытается увести его-штрих-ее у тебя из-под носа.
Иногда я просто врал.
– Сейчас я сам веду свои дела, – говорил я.
– И как, получается? – выспрашивал Дэмиен Клери.
Дэмиен специализировался на комических романах с налетом сентиментальности, обычно выбирая местом действия старинные провинциальные городки, – один критик назвал его «Троллопом[24] в балетной пачке», – но более всего он прославился тем, что сломал нос своему литагенту, в броске дотянувшись до него через письменный стол. С того времени все агентства перестали сотрудничать с Дэмиеном Клери. И все издательства тоже. Последние четыре года он жил на благотворительные подачки. Я считал его очень опасным человеком – не по причине буйного темперамента, а