Где зреют апельсины. Юмористическое описание путешествия супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых по Ривьере и Италии. Николай Лейкин
дании ниццского поезда, отправляющегося в полночь, сидели на станции в буфете трое русских: петербургский купец Николай Иванович Иванов, средних лет мужчина, плотный и с округлившимся брюшком, его супруга Глафира Семеновна, молодая полная женщина, и их спутник, тоже петербургский купец Иван Кондратьевич Конурин. Путешественники были одеты по последней парижской моде, даже бороды у мужчин были подстрижены на французский манер, но русская купеческая складка так и сквозила у них во всем. Сидели они за столиком с остатками ужина и не убранной еще посудой и попивали красное вино. Около них на полу лежал их ручной багаж, между которым выделялся сверток в ремнях с большой подушкой в красной кумачовой наволочке. Мужчины не были веселы, хотя перед ними и стояли три опорожненные бутылки из-под красного вина и наполовину отпитый графинчик коньяку. Они были слишком утомлены длинным переездом из Парижа в Марсель и разговаривали, позевывая. Позевывала и их дама. Она очищала от кожи апельсин и говорила:
– Как только приедем в Италию – сейчас же куплю себе где-нибудь во фруктовом саду большую ветку с апельсинами, запакую ее в корзинку и повезу в Петербург всем на показ, чтоб знали, что мы в апельсинном государстве были.
– Да апельсины-то нешто в Италии растут? – спросил Иван Кондратьевич, прихлебнул из стакана красного вина и отдулся.
– А то как же… – усмехнулся Николай Иванович. – Сам фруктовщик, фруктовую и колониальную лавку в Петербурге имеешь, а где апельсины растут, не знаешь. Ах ты, деревня!
– Да откуда ж нам знать-то? Ведь мы апельсины для своей лавки покупаем ящиками у немца Карла Богданыча. Я думал, что апельсины так в Апельсинии и растут.
– Так ведь Апельсиния-то в Италии и есть. Тут губерния какая-то есть Апельсинская или Апельсинский уезд, что ли, – сказал Николай Иванович.
– Ври, ври больше! – воскликнула Глафира Семеновна. – Никакой даже и губернии Апельсинской нет и никакого Апельсинского уезда не бывало. Апельсины только в Италии растут.
– Позвольте, Глафира Семеновна… А как же мы иерусалимские-то апельсины продаем? – возразил Иван Кондратьевич.
– Ну, это какие-нибудь жидовские, от иерусалимских дворян.
– Напротив, самые лучшие считаются.
– Ну, уж этого я не знаю, а только главным образом апельсины в Италии, и называется Италия – страна апельсинов.
– Вот, вот… Апельсиния стало быть и есть, Апельсинский уезд, – подхватил Николай Иванович.
– Что ты со мной споришь! Никакой Апельсинии нет, решительно никакой. Я географию учила в пансионе и знаю, что нет.
– Ну, тебе и книги в руки. Ведь нам, в сущности, все равно. Я хоть в коммерческом училище тоже два года проучился, и географию мы учили, но до южных стран не дошел, и отец взял меня оттуда к нашему торговому делу приучаться.
– Ну, вот видишь. А сам споришь.
Водворилась легкая пауза. Иван Кондратьевич Конурин аппетитно зевнул.
– Что-то теперь моя жена делает? Поди, тоже похлебала щец и уж спать ложится, – сказал он.
– Что такое? Спать ложится? – усмехнулась Глафира Семеновна. – Совсем даже, можно сказать, напротив.
– То есть как это напротив? Что ж ей дома одной-то об эту пору делать? Уложила ребят спать, да и сама на боковую, – отвечал Конурин.
– А вы думаете, в Петербурге теперь какая пора?
– Как какая пора? Да знамо дело, ночь, двенадцатый час ночи.
– В том-то и дело, что совсем напротив. Ведь мы теперь на юге. А когда на юге бывает ночь, в Петербурге день, стало быть, не может ваша жена теперь и спать ложиться.
Конурин открыл даже рот от удивления.
– Да что вы, матушка Глафира Семеновна… – проговорил он.
– Верно, верно… Не спорь с ней… Это так… – подхватил Николай Иванович. – Она знает… Их учили в пансионе. Да я и сам про это в газетах читал. Ежели теперича мы на юге, то все наоборот в Петербурге, потому Петербург на севере.
– Вот так штука! – дивился Конурин. – А я и не знал, что такая механика выходит. Ну, заграница! Так который же теперь, по-вашему, Глафира Семеновна, час в Петербурге?
Глафира Семеновна задумалась.
– Час? Наверное не знаю, потому это надо в календаре справиться, но думаю, что так час третий дня, – сказала она наобум.
– Третий час дня… Тс… Скажи на милость… – покачал головой Конурин. – Ну, коли третий час дня, то, значит, жена пообедала и чайничать собирается. Она после обеда всегда чай пьет в три часа дня. Грехи! – вздохнул он. – Скажи на милость, куда мы заехали! Даже и время-то наоборот – вот в какие державы заехали. То есть скажи мне месяц тому назад: Иван Кондратьич, ты будешь по немецкой и французской землям кататься – ни в жизнь бы не поверил, даже плюнул бы.
– А мы так вот во второй раз по заграницам шляемся, – сказал Николай Иванович. – В первый раз поехали на Парижскую выставку и было боязно, никаких заграничных порядков не знавши, ну а во второй-то раз, сам видишь, путаемся, но все-таки свободно едем. Слова дома кое-какие подучили, опять же