Грани русского символизма: В. Соловьев и Ф. Сологуб. В. А. Мескин
обещаний, не ответила на "вечные вопросы". Уверенность Г.Гегеля, звучавшая в его известном оптимистическом рассуждении: – "Если люди утверждают, будто нельзя познать истину, то это злейшая клевета. Люди сами не ведают при этом, что говорят. Знай они это, они заслуживали бы того, чтобы истина была отнята у них", – предстала, по их мнению, как самоуверенность. Тогда же появились сомнения в правомерности отношения к философии как к самостоятельной дисциплине, имеющей "конечный смысл". К.Ясперс, например, с толикой иронии рассматривал философию как попытку постигнуть разумом господствующее в действительности неразумное и понять его как источник высшей разумности. Несколько раньше, в известных соловьевских "Трех разговорах", в этом религиозно-философско-художественном осмыслении умственной жизни европейца за несколько месяцев до нового столетия, грядущие беды автор связывает с секуляризацией, с победой утилитарного сознания, с победой цивилизации над культурой, с запутанностью "предметов внутреннего сознания – вопросов о жизни и смерти, об окончательной судьбе мира и человека".
Большие открытия предшествующих лет в естественных науках – рентгеновское излучение, деление атома, синтез полимеров, преобразование волновой энергии, теория относительности и т.д. – высветили мизерность человеческих знаний и уходящие в бесконечность своды мира непознанного или непознаваемого, они обозначили множество новых вопросов без ответов. Это тоже усилило скептическое отношение к возможностям рационально-логического объяснения всего явного и сущего. Афоризм Сократа "Я знаю только то, что ничего не знаю" вновь обрел актуальность. Н.Бердяев писал по поводу, как многим казалось, обозначившейся несостоятельности рационализма: "Гордые мечты человека о безграничном познании природы привели к познанию границ познания, к бессилию науки постигнуть тайны бытия"[3].
Влияние научных открытий рубежа XIX – XX веков на восприятие жизни и творческие искания очевидно. С одной стороны, они питали уважительное отношение человека к своим возможностям, говорили ему о таких технических решениях, которые недавно казались фантастическими. Именно тогда на поле увлекательного чтения приключенческая проза вынуждена была уступить часть пространства прозе фантастической. Но у них была и другая сторона. Открытия усугубили "скандал в философии", усилили ее позитивистский уклон, что способствовало дезавуированию больших просветительских "обещаний" науки наук. Расщепление атома было воспринято как исчезновение материи. Р.Якобсон вспоминал, как сами физики, не без паники, писали: "Из физического мира исчезает последний признак субстанции"[4]. В.Кандинский признавался, что известие о разложении атома вызвало у него мистические ожидания, отозвалось "подобно внезапному разрушению всего мира"[5]. С этим известием живописец и теоретик искусства связывал отход художников от созерцательно-описательных образов. По мнению Н.Бердяева, это известие
Бердяев Н.А. Смысл истории. М., 1990. С. 139. Продолжая эту тему, заметим, что на рубеже веков, подпитывая релятивистскую отмашку "все относительно", почти одновременно прозвучали два сенсационных вывода, две формулы: "материя исчезла" и "бог умер". Сентенция "безумного человека" Ф.Ницше, прозвучавшая в "Веселой науке" (1882), была не сразу воспринята во всей глубине ее пророческого содержания – как предсказание кризиса мысли, конца рожденной еще в Античность западной философии. Бог в словах Ф.Ницше "бог мертв", объяснял М.Хайдеггер, обозначает "сверхчувственный мир идеалов, заключающих в себе цель жизни, что возвышается над самой же земной жизнью, и тем самым определяет ее сверху и в известном смысле извне". (Хайдеггер М. Слова Ницше "Бог мертв" // Вопросы философии. 1990. N 7. С. 147). В другом случае он уточняет: "Слова "Бог мертв" – это не атеистический тезис, а глубинный событийный опыт западной истории". Здесь "опыт" – борьба против Бога, против трансценденции (Игнатов А. Черт и сверхчеловек. Предчувствие тоталитаризма Достоевским и Ницше // Вопросы философии. 1993. N 4. С. 37). Полное осознание драматических последствий случившегося пришло позже, литература отразила это осознание. Из постулатов обреченной, по мнению Ф.Ницше, христианской философии, принимая или преодолевая их, исходили и верующие и атеисты. Первые обожествляли исходную "верховную истину", вторые воспринимали материю как исходное, а потому в какой-то мере сакральное начало. Человек, размышляющий о мире и первоначалах, почти одновременно лишился существенных и давних парадигм. Падение "абсолютных начал" естественно смущает сознание, вызывает ощущение кризиса. "Обе формулы, – пишет венгерская исследовательница, – означали наступление релятивизма и кризис… веры в развитие (независимо уже от того, что понималось под этим развитием – движение ли истории, развитие ли абсолютной идеи)" (Силард Л. Своеобразие общественной и культурной жизни в России на рубеже XX в. (1890 – 1917) // Русская литература конца XIX – начала XX века (1890 – 1917). В 2 т. Будапешт, 1983. Т. 1. С. 24).
Якобсон Р. Работы по поэтике. М., 1987. С. 416.
Мигунов А., Перцова Т. На рубеже искусства и науки. К творческой биографии В.Кандинского // Искусство. 1989. № 1. С. 32.