Грани русского символизма: В. Соловьев и Ф. Сологуб. В. А. Мескин
науку"[23]. Многие художники моделируют свою реальность, выражают свои предчувствия, включая эсхатологические, исходя при этом из своей философии, в этой философии узнаваемые классические конструкции перемежаются с конструкциями, рожденными собственной мистической фантазией. Художники вступили в открытую полемику с профессионалами науки наук[24]. Мистический опыт широко, как никогда раньше, стал внедряться в "средостение философствования" не только, как отмечают исследователи, у философов, но и у художников[25].
Мыслить экзистенциально, вне точки отсчета, невозможно, такой точкой для многих авторов стал рок, злой и (или) равнодушный. Н.Гартман делает вывод, что опрометчиво приписывать мировому единству форму "Логоса". Ф.Ницше призывает возлюбить всесильное "нечто". Возможно, с античных времен художники не затрагивали так часто тему рока, судьбы, как в конце XIX и особенно в начале XX столетия. И это понятно: в христианские времена признание влияния каких-либо потусторонних сил, кроме Божественных, осуждалось и даже возбранялось. В христианском понимании нет прихоти рока, есть Божественное провидение. На рубеже XIX – XX веков это мировидение переживает кризис, и дохристианское "нечто", ввергающее человека в трагический поток жизни, теснит христианское абсолютное начало. Трудно найти крупного европейского писателя Новейшего времени, не говоря уже о символистах, который остался бы совсем в стороне от приобщения к религии рока. В европейском искусстве, в литературе, особенно в драматургии, возрастает интерес к творчеству, поэтике Софокла, Еврипида. Ф.Сологуб неоднократно писал о "неизбежности… возвращения" к их искусству, к трагедии, "срывающей с мира его очаровательную личину". А.Белый утверждал, что "изобразить борьбу человека с роком – есть схема к творчеству жизни"[26]. То, что стихия рока охватила всех, включая и российских, и "современных европейских модернистов", отметил П.Коган[27]. Недоступное разуму определяет конфликт, развитие сюжета их произведений.
Кризис, естественно, имел свою длительную предысторию развития, к нерешенным старым жизненным и интеллектуальным задачам постепенно прибавлялись задачи новые. Вряд ли не впервые в истории европейской культуры такое широкое распространение получили сомнения относительно восходящей направленности общего вектора жизни. Нельзя сказать, что этих болезненных сомнений не знали мыслители прошлых эпох, но в целом в прошедшие времена преобладала вера в зиждительные силы, в Новое время эта вера сложилась в "теорию прогресса". Н.Бердяев, осмысливая порубежное десятилетие, падение исторического оптимизма, писал: "Можно с большим основанием говорить, что учение о прогрессе было для многих религией, т.е. существовала религия прогресса, которую исповедовали люди ХГХ века, и она заменяла для них христианскую религию, от которой они отступили"[28]. (Думается, в этом смысле можно говорить не только о XIX столетии). К началу нового века вокруг гуманитарных проблем, нередко в связи с суждениями
Блок А. Валерий Брюсов. "Земная ось". Рассказы и драматические сцены. Виньетка Василия Миниоти. Книгоиздательство "Скорпион", Москва, 1907 // Блок А. Собр. соч. В 8 т. М., Л., 1960 – 1963. Т. 5. С. 637. Здесь, как и в целом ряде других случаев, символисты продолжают или наследуют воззрения романтиков. Так, Новалис утверждал, что "поэт постигает природу лучше, нежели разум ученого".
У М.Горького в неопубликованной поэме есть строчка, под которой, думается, могли бы подписаться очень многие его коллеги-современники: "Я в этот мир пришел не соглашаться".
Неретина С. С. Бердяев и Флоренский: о смысле исторического // Вопросы философии. 1991. № 3. С. 67.
Белый А. Театр и современная драма // Арабески. М., 1911. С. 18.
Коган П. Очерки по истории западноевропейских литератур. В 3 т. М., 1903-1910. Т. З.Ч. 1. С. 46.
Бердяев Н. Смысл истории. М., 1990. С. 145.