Герои. Джо Аберкромби
она, – что чем больше другим нет ни до чего дела, тем сильнее ты себе втемяшиваешь, что тебе оно обязательно есть.
– Это ты в каком смысле?
– А в таком, что нельзя направлять мир в какую-то одну сторону, полагаясь целиком на себя.
– Направлять нужно правильно, – заартачился Зоб.
– А разве не правильнее всего, когда люди у тебя целы и веселы?
Хуже всего, что в ее словах был смысл.
– Так вот до чего мы дошли?
– А я думала, мы оттуда и не уходили.
– Знаешь что? – возмутился Зоб. – Твоему мужу и в самом деле впору поучить тебя уважению.
– Эту-то стервозу? – хмыкнула Чудесница. – Да он меня боится чуть ли не так же, как вы все тут. Давай шагай уже!
Она подхватила Дрофда под локоть, и дюжина прошла через пролом в стене, ускоряя шаг – настолько, насколько позволяли колени Зоба. Под ноги ложилась та же самая тропа, по которой они пришли и которой теперь уходили, оставляя Героев Союзу.
Зоб пробирался меж деревьев, подгрызая заусенцы на руке, которая держит меч. Та, что держит щит, была уже изгрызена. Кожа в этих местах, черт возьми, никак не успевала нарастать. Подниматься ночью на Героев было, пожалуй, не так страшно, как идти сейчас к Черному Доу и докладывать, что холм оставлен. Правильно ли это, когда врага боишься меньше, чем собственного вождя? Дружеской компании Зоб не чурался никогда, но вину всегда предпочитал брать в одиночку, за всех. Ведь решения принимал он.
Леса кишели людьми, как болотная трава ужами. Прежде всего карлами Черного Доу – бывалыми вояками, холодными умом и сердцем, да еще обвешанными такой же холодной сталью. На ком-то были кирасы, как у воинов Союза, иные носили причудливого вида оружие: клювастое, шипастое, изогнутое – всевозможные дикарские ухищрения, чтобы протыкать металл доспехов. Такого еще свет не видывал, да лучше бы и вообще не знал. Сомнительно, чтобы кто-нибудь из этих лиходеев задумался, прежде чем разжиться какой ни на есть податью с мертвецов, да и с живых, если на то пошло.
Всю жизнь Зоб был бойцом, но оравы и орды все равно вызывали у него некое беспокойство, а с возрастом он стал все меньше чувствовать себя человеком из этой среды. Недалек срок, когда это выплывет наружу и его уличат в притворстве. И с каждым новым днем ощущение того, что бравада, а с ней и бойцовский дух у него напускные, пробирало Зоба все больше, и скрывать это становилось все трудней. Скусив у ногтя лишнего, он поморщился и отдернул руку.
– Негоже, – пробормотал он себе под нос. – Негоже названному все время бояться.
– Чего?
Тьфу ты. Он почти забыл, что рядом идет Хлад – настолько бесшумно он ступает.
– Хлад, а ты когда-нибудь боишься?
Тускло блеснул металлический глаз: сквозь ветви деревьев проглянуло солнце.
– Да было дело. Постоянно боялся.
– А что переменилось?
– Мне выжгли один глаз.
Хороша беседа. Ладно, на том и утремся.
– Это, видно, изменило твои взгляды.
– Урезало.