Записки дивеевской послушницы. Ольга Иженякова
а можно я буду капитаном?
– Попробуй…
Дед достал «Беломорканал» и неторопливо закурил, оглядывая водную гладь. Вид темно-зеленого речного ковра одновременно бодрил и успокаивал. Вдалеке крякали утки, высиживая потомство. Вспомнился зять. Тот самый Танькин муж. «Не пьет, не курит», – сказала о нем дочь как бы между прочим. Отец ни слова не сказал, а мать проговорила: «Значит, хороший человек, должно быть, раз с молодости за здоровьем следит». – «Более того, – добавила дочка, – Саша даже кофе не пьет, говорит, что он вредный». Мать ахнула, а отец усмехнулся. Потом еще пару раз дочка с мужем приезжали, вроде счастливые. И как-то сразу после свадьбы семья младшей дочки отдалилась от родителей, какой-то чересчур официальный тон у Таньки сделался, появились слова «карьера», «планирование семьи» и еще много чего телевизорного. С другой стороны, вроде как понятно, жена, она и должна держать линию мужа, чтобы семья не распадалась. Но какая-то тяжелая политика выходила у этой семьи.
Отец в их дела не вмешивался. Со старшими зятьями он сразу сдружился, на охоту ходили вместе, рыбалку, в баню. А когда старший, Наташкин муж, значит, сгульнул чуток, тесть на правах старшего не только не выдал мужика, но и обследоваться на медицинскую тему велел. В общем, все как у людей.
Жизнь научила деда не обижаться. Ни на людей, ни на себя. Когда-то его отца – Петра Егоровича дважды убивали. Один раз за то, что дворянских кровей, тогда так было положено, слуги убивали господ. Повели их в сад. Велели яму копать, отец с четырьмя взрослыми сыновьями в полчаса уложились, их комиссары штыками прокололи на глазах у мальца Петьки, об Петьку сильно мараться не стали, одного штыка, решили, достаточно, бросили сверху, наскоро засыпали землей и ушли. Садовник Егор, добрая душа, из каретного двора все наблюдал, откопал, похоронил по-христиански, а Петьку выходил. Мог бы и мать выходить, ее тоже не сильно изувечили, но она была на сносях, в могиле начались преждевременные роды… Видать, так Богу надо было, чтобы из большого дворянского гнезда, когда-то известного на всю Россию, выжил один птенец, да и тот под чужой фамилией: Егор потом выдавал Петьку за своего, чтобы жизнь сохранить ему.
Второй раз дело было на войне. Уже немолодой солдат в Белоруссии решил заступиться за юнца-партизана, пошел к немцам и сказал, мол, не он хулиганит тут, а я, он так, меня покрывает. Юнца отпустили, Петр велел ему драпать к матери, а его самого – к стенке, и снова – та же история. Люди выходили.
Умер Петр Егорович в глубокой старости и, что интересно, не замечал за собой особых болячек, на жизнь смотрел только с солнечной стороны, потому многим казалось, что он носит розовые очки и, как часто бывает с такими людьми, его учили уму-разуму, учили, а все без толку – умер оптимистом. И детям строго наказал – руки-ноги целы, свет божий видишь – радуйся! Его отличало редкое здоровье – даже с похмелья не болел…
– Деда, хватит курить, – Ваня прервал воспоминания, – я рулить хочу, а то все ветер и ветер моей лодкой командует!
Дед схватил веревку и потянул лодку к берегу. Одной рукой усадил внука, другой взял весло и направил лодку по течению. Сел напротив.
– Деда