Записки дивеевской послушницы. Ольга Иженякова
красивая. Милиционеры невольно отпрянули.
– Ваше? – указал пальцем на белье участковый.
– Мамма мия! – воскликнула она. – Мой корсет, и бюстгалтер мой… – Тут она беспомощно открыла рот, стала похожа на раненую птицу, повернулась к нам и полушепотом сказала:
– Я не смогу это взять. Я никогда не смогу больше это носить, понимаете?
– Неприятно, конечно, – начал почему-то оправдываться участковый, – но если постирать, прокипятить, почему бы и не надеть?
– Застежки на корсете, – сказала, краснея, она, – не все, сразу видно, – у дамы, которая надевала, другая талия….
– Ясно, что другая. Это как на корове седло.
– И аура, понимаете, это не отстирать. Это… мое… сокровенное… а к этому прикасались чужие руки.
– Да не одни, – вошла другая соседка. – Эти фигуристые трусы и цветастые финтифлюшки носила Светка, Галкина дочка, даже стриптиз танцевала на подоконнике, чтобы всей округе было видно, а потом с Вовкой в туалете закрылась, ребятишки в замочную скважину смотрели. Они давай стучать, значит, пустите, мол, извиняюсь при культурных людях, пописать, а той нипочем, глаза закатила, и, как показывают в американских фильмах, стонет… Ладно бы дело было вечером, когда, понятно, все бухие, а то прям с утра, день-курва только начинался, двенадцати еще не было.
– Я не смогу это носить никогда, – твердо сказала танцовщица, – поймите…
– Заявление писать будете? – осведомился участковый.
– Нет. Бог им судья.
– Ишь ты, ишь ты, – скривилась соседка, – гордая, значит. Погоди, поживешь с нами, слетит с тебя, милая, спесь. Привыкла среди больших людей хвостом вилять, а ты тут протяни среди работяг, говна понюхай. Журналисточка, – кивнула она на меня, – тоже поначалу все дезифинцировала, про микробы всем уши прожужжала, а теперь моет только то, что ее касается, и вообще не видно ее целыми днями. И ребенка своего не показывает, боится, сглазим.
– Всего доброго, – танцовщица повернулась и ушла.
В тот день в наш город приехала балетная труппа из Москвы. И я сына первый раз в жизни повела на настоящий балет, ребенок отбрыкивался, не хотел идти. «Вот если бы там были настоящие черепашки ниндзя», – мечтал он.
– А знаешь, – сказала я, – балерины в фуэте чем-то похожи на ниндзя.
– Правда, мам?
– Да!
Я накануне ему рассказала, в каком месте и сколько раз должно быть фуэте. Сын увлеченно считал, но каждый раз не досчитывался, то пять раз, то восемь, а то целых одиннадцать. Вот что значит провинциальная публика. Она лишена полноценного балета…
Однажды я забыла закрыть дверь, и сынишка убежал играть в коридор, я так была занята, что не сразу заметила, когда нашла его, изумилась: мой малыш стоял и смотрел, как старшие дети поймали кота и кошку и укладывали друг на друга.
– Господи, что вы такое делаете?
– Мы хотим, чтобы были котята, – ответила маленькая девчушка, наверное, ровесница сына.
Быстро схватив своего ребенка, я отвела его домой; объяснять