Синдром отмены. Олег Николаевич Жилкин
видел хозяйку в слезах – когда ее старшая дочь не получила на выпускном экзамене по русскому языку пятерку.
Она стояла на пороге дома, выходящему на улицу, и говорила каждому, кто проходил мимо «Моя дочь не получила золотую медаль только потому, что мы немцы!»
От войны у меня осталась любовь к сладкому. Мама в детстве очень любила сахар, и однажды съела весь запас сахара у своей тетки, та пошла жаловаться бабушке, но в этот день отменили талоны, и неминуемой бури удалось избежать. Мама запомнила этот случай на всю жизнь. Еще я люблю помидоры, потому что незадолго до родов мама с отцом поехали на юг и там она впервые распробовала настоящий вкус помидоров, выращенных в открытом грунте.
Мой дед был танкистом. Это был глубоко контуженный войной человек, он дважды заживо горел в танке. Он заикался и страдал эпилептическими припадками. Как и многие фронтовики он сильно пил, но бабушка держала его страсть в узде. Маме он приходился отчимом. Настоящий мой дед пропал без вести вскоре после возращения с фронта. Странная история – мама всю жизнь ждала, что он объявится. Она была одержима идеей его найти. Я же долгое время думал, что деда Вася и есть мой настоящий дед. После безвременной кончины моей бабушки в пятьдесят четыре года, он совсем опустился. Возможно он бы прожил более долгую жизнь, но ему не повезло с зятем. Младшая сестра мамы вышла замуж за мента, и тот буквально сжил его со свету. Зять нес службу в вытрезвителе и не слишком церемонился с алкоголиками. Когда в седьмом классе мы проездом с Украины на Сахалин останавливались в доме моей бабушки, дед почти не ночевал дома. Никто его ни о чем не спрашивал: где он спит, и что он ест. Большую часть времени он проводил на ночных дежурствах сторожем на мясокомбинате. Мясокомбинат для советских людей всегда был символом воровства. Однажды дед надел милицейскую форму зятя и поехал в магазин, куда отгрузили колбасу, чтобы выяснить, куда она пропадает с прилавков. Вряд ли кто-то мог принять всерьез его за милиционера, но администрация была в замешательства. К счастью, кто-то из знакомых опознал деда и позвонил Юрке. Зять приехал и насильно посадил его в мотоцикл. Дед называл Юрку фашистом и жаловался маме на издевательства. Юрка лишь посмеивался, дочь отмахивалась, мама не вмешивалась. Дед умер в деревне под Красноярском за тысячу километров от дома, куда он поехал свататься к какой-то старушке. Когда он умер, ему было всего пятьдесят четыре года, мне он казался глубоким стариком. Типичная на самом деле история. Я помню ветеранов, побирающихся по вокзалам и поездам. Искалеченные, пьющие, лишенные конечностей, они тогда были никому не нужны. Это сейчас их называют героями и ходят с плакатами на марши Бессмертного полка. Память лукава. Люди жестоки. Сладкие грезы видят они.
Мне уже пятьдесят пять – я пережил своего деда, своего отца, своего прадеда. Мне все равно, мне нечего стыдиться. Я довольно бесстыжий старик, зарабатывающий на своем бесстыдстве. Пока я на этом не слишком разбогател, но надеюсь, что недалек тот день,