Ночь кровавой луны. Светлана Алешина
и оказывались нередко мокрыми, потому что под ними была уже весенняя сырость.
«Ладно, – подумала я. – В конце концов, если трамвая давно не было, есть вероятность, что скоро он придет!»
Я поднималась в гору все выше и выше, и уныние местного пейзажа начало влиять на мое настроение. Мне теперь казалось, что все вокруг меня правы – я действительно лезу в абсолютно не мое дело, и с чего я вообще взяла, что справлюсь с этакой проблемой?
Словно в подтверждение моих слов из-за покосившихся ворот очередного шедевра архитектуры «частного сектора» – домишки, перекосившегося, будто миниатюрная «пизанская башня», – затявкала собака, ей тут же ответила вторая, потом третья, и я почувствовала себя осмеянной целым собачьим коллективом!
Но возвращаться мне не хотелось – не зря же я почти доползла до самого верха этой нескончаемой горы?
Теперь я уже видела женский монастырь, а значит, где-то рядом должен был располагаться дом родителей Воронцова.
Я остановилась, чтобы осмотреться. Из монастырского храма донесся колокольный звон, и в пустынной дотоле местности появились человеческие фигурки.
Остановив маленькую старушку, бредущую на службу, я спросила у нее, где находится Тополиная, дом пятнадцать.
Она подняла на меня глаза и с нескрываемым любопытством поинтересовалась:
– А вы не к Полине?
– К какой? – не поняла я.
– К Полине Воронцовой. Вы к ней, что ли?
– Да, – кивнула я.
– У ней беда, – поделилась со мной словоохотливая старушка, покачав головой, и снова повторила:
– Така беда… Сын ее жену вроде убил, не слыхали?
– Слыхала, – вздохнула я. – Но ведь это еще не доказано?
– Дак уже в тюрьме парень-то, – запричитала старуха. – А Машка его еще та курва была, еще та…
Она вдруг развернулась, не договорив, и пошла снова к храму.
– Постойте! – окликнула я ее. – А где их дом-то?
– Да вон он, – махнула она рукой. – Ты возле него стоишь.
С этими словами она торопливо засеменила своей дорогой.
Я проводила ее недоуменным взглядом и пожала плечами: за несколько минут общения старушка успела не только указать мне дом, но и поделилась своим отношением к бедной Маше Тумановской. Так что… Нечестно обвинять бабушку в невнимании к моей персоне!
Я направилась к домику, калитка, скрипнув, впустила меня в печальный двор.
Подойдя к двери, я постучала.
Сначала мне никто не ответил – домик казался всеми покинутым, но я не собиралась сдаваться и постучала снова.
На сей раз в доме где-то в глубине раздались шаги и зажегся свет. А потом мужской голос поинтересовался:
– Кто там?
И я первый раз не сразу сообразила, как мне следует представиться!
Нет, честное слово, я настолько растерялась, что мне даже не пришло в голову соврать, представиться, например, корреспондентом, или изобразить подругу Маши, или, наоборот, представиться знакомой Игоря!
Он