Умирая, подумай о ближнем. Эрнест Орнелл
я, – Ещё не время.
– Ничего страшного, – выдохнул он, и его голова завалилась назад. Всё его тело обмякло, а зрачки расширились. Я видел, как сознание ускользнуло из его тела, и не мог не улыбнуться со слезами на изорванных глазах: перед смертью в нём было гораздо меньше страха, чем за минуту до неё. Хватка его рук ослабла, и я сложил их на его животе и закрыл его глаза. Он выглядел умиротворённо, как будто присел отдохнуть после долгой дороги. Я проверил его пульс и, не найдя признаков жизни, поднялся и отвернулся прочь.
– Ты тоже рано или поздно уйдёшь. Это неизбежно, правда? – прохрипел его труп за моей спиной. Я мог буквально увидеть его пустые, безжизненные глаза, поеденные чёрной пустотой: Урча опять вселился в свежий труп.
– Урча, вылезай. Мы спешим, – подозвал я его к себе и махнул рукой.
– Ты умрёшь точно так же. В одиночестве. Брошенный и забытый, – с горечью чеканил он слово за словом, – Точно так же, как он, ты попытаешься протянуть кому-то руку. Знаешь, кто её протянет тебе в ответ? Никто. Всё, что ты пережил, останется всего лишь пятном на моей чешуе. Скажи мне, оно того стоит? Стоит ли это спокойствия тех, кто отворачивает свои глаза – отворачивает их точно так же, как те, кто шли сейчас до тебя? – кричал он мне вслед, – Скажи мне, сердобольный ты дурак, оно того стоит?
– Так чего ты от меня хочешь?! – закричал я, повернувшись и зашагав к нему. Гравий, что вылетал из-под моих подошв, прорастал в пыли каменными лилиями, чьи лепестки тянулись вверх, к ржавым подпоркам эстакады, изуродованными, скрюченными пальцами шестипалой руки, – Ты хочешь, чтобы я заставил всех ощутить этот страх на себе? Хочешь, чтобы они снова боялись тебя? – гневно процедил я, ударив рукой о колонну, под которой лежало воплощение Уробороса. Ментальная проекция последовала вслед за плотью, и где-то вверху затряслось, покрывшись узорами трещин, бетонное покрытие, – Хочешь напомнить всему миру, какой ты страшный и неизбежный?! Хочешь запугать весь мир до немощи, ублюдок?! – опять вскричал я и снова ударил по колонне, заставив небольшие кусочки падавшего бетона оцарапать моё лицо. Слёзы смешались с кровью, и, скользя двумя руками по колонне, я медленно сполз вниз, оставляя на бетоне глубокие борозды от своих когтей.
– Взгляни на себя, – яростно прошипел мне Уроборос, – Взгляни на своё лицо. Взгляни на свои руки. Ненавидишь себя? Хочешь умереть – или, того лучше, убить себя сам? – спрашивал он меня, – Взгляни на себя!! Всю твою ненависть, твою горечь – да господи, всю твою боль – возьми их и помножь на сотню – на миллион! – и ты не получишь даже частицы всей той боли, что испытал я!! – закричал он, обхватив обмякшими руками мою голову, – Сколько историй, подобных твоей, я пережил в ваших телах, а? Как думаешь, скольких я отправил на эшафот забвения? Сколько историй, сколько судеб были стёрты в моей сброшенной коже? Сколько боли уже было и сколько ещё будет?! Сколько ещё ты собираешься позволять этому продолжаться? Ты всё держишься и держишься за своё понимание их невинности – Их! – этого безликого, безразличного большинства, которое только