Сто оттенков Веры. Талаssа
сочных губ.
– Итак, если вы еще не устали, – Вера энергично замотала головой: «Продолжайте!», – то
могу сказать вам вот что. Именно обновленная или даже новейшая искренность – это то, что может дать этим мужчинам если не гарантию, то хотя бы возможность жить в согласии не только с двадцатилетними цепкими крошками, которые высосут из них всё, что только возможно и выкинут, но и с собой – и с нами, ровесницами. Существует же ступень, взойдя на которую, можно перестать бояться и от этого ненавидеть друг друга! Ненавидеть – и всё более отдаляться. Отдаляться, всё глубже увязая в непризнаниях, и всё яснее видеть и понимать: это – не удалось, то – упущено, а с ними – больше уже не по пути.
Дама замолчала.
Выдохнула.
Лицо её разгладилось.
Искренняя улыбка благополучно вычла лет десять из её возраста.
– Ну что, не расстроила я вас? – Дама пытливо всмотрелась в Верино лицо. – Не принимайте слишком к сердцу, вам еще далеко до этих частностей и честностей. Однако, – и она быстро стрельнула взглядом за плечо Веры, к двери, – за мной уже пришли. Одно только хочу сказать вам, моя милая, а вы запомните это.
Вера вся подобралась, как на уроке химии: не понимаешь, так будь предельно внимательна, возможно, всё откроется твоему терпению?
– Вы даже не подозреваете, насколько огромный сектор не совсем… – дама чуть замялась, – как бы вам сказать… не совсем привычных потребностей, стремлений и мечтаний людей в данный момент остаётся малодоступным не только для обработки, применения и удовлетворения, но даже – просто для понимания! И это – весьма интересная тема, – выделила она интонацией последнее слово.
Лицо её стало лукавым, а Верино – слегка вытянулось в немом вопросе.
– Однако, мне пора. Очень было приятно пообщаться с вами, Верочка! Не сиди я с вами рядом, вечер просто бы не состоялся, – и благодарно коснувшись Вериного запястья, не дожидаясь ответного комплимента, она встала и пошла к выходу.
У двери стоял и улыбался двадцатипятилетний (никак не старше), яркой красоты, русоволосый молодой человек. Естественно загорелый (по зиме – только горные лыжи или Тай), одетый в светло-серый костюм, рубашку цвета запёкшейся крови и жемчужного оттенка мокасины. Сияющими глазами он смотрел, как дама неторопливо приближается к нему.
Его левая рука бережно держала крупный белый ирис с изысканно вывернутыми шоколадного цвета внутренними лепестками.
…
А еще раньше, до этого всего – было ещё и такое вот.
Были люди как люди, женщины как женщины, тётки-дамы-гражданочки-сударыни. «Вторые половины», к которым некоторое время относилась и она. Такая, как они: присмотреть, купить, обуютить, старшим – угождать, родным – улыбать, друзьям – стол ломить. Ну, и прочее.
Ладно, пойдет.
Ладно, пошло.
Шло-шло, пока на горло не зашло.
А дальше – резануло по живому!
Оказался