Любовь и бесчестье. Карен Рэнни
бросил на нее хмурый взгляд:
– Если вы воображаете, будто я пойду на то, чтобы меня застали в двусмысленной ситуации, то заблуждаетесь.
Вероника облизнула губы.
– Сомневаюсь, что общество сочтет достойным то, что мне составили компанию двое мужчин, – сказала она, выпрямляясь. – Вот если бы вам удалось раздобыть в качестве компаньонки женщину, это было бы другое дело.
Мужчины разом поджали губы.
– Вы шотландка, – сказал ее спаситель.
– А вы американец, хотя я никогда не встречала американца, который говорил бы, как вы, – парировала Вероника.
Она снова оперлась головой о спинку сиденья, но это не облегчило зарождающейся головной боли.
– Вы растягиваете слова, и они кажутся тягучими, как мед. Это очень странно.
– Я из Виргинии.
– Из Виргинии?
– Когда вы произносите слово «Виргиния», ваше «р» не должно звучать раскатисто.
Он будет поправлять ее произношение? Вероника нашла бы достойный ответ, если бы не чувствовала себя так странно.
– Ступай, Питер, – велел он мужчине, сидевшему рядом с ней.
Когда кучер выходил из коляски, холод весенней ночи хлестнул Веронику по лицу, как влажная ткань. Она быстро заморгала и глубоко вдохнула холодный воздух. Холод привел ее в себя, будто весь последний час или около того она плавала где-то, отделившись от своего тела.
Вероника никогда не была склонна к истерике. И все же, опустив глаза и оправив свой балахон онемевшими пальцами, чувствовала, что близка к панике.
Как, ради всего святого, она попадет домой? Где ее платье? Сорочка? Где остальная одежда?
– На мне какой-то балахон.
– Я набросил его на вас. Если вы назовете свой адрес, – сказал незнакомец, – я провожу вас домой.
Паника когтями вцепилась ей в горло. Вероника подняла занавеску кончиком пальца, сделав только щелку, достаточную, чтобы увидеть молочную белизну тумана. Ничего, кроме влажного липкого тумана.
– Где мы? – спросила Вероника. – И который час?
Она сложила руки на груди, однако это не помогло ей почувствовать себя одетой, особенно теперь, когда она заподозрила, что этот незнакомец, сидевший напротив, видел ее обнаженной.
Как только она останется одна в своей спальне, то позволит себе отдаться жгучему стыду. А до тех пор просто попытается, насколько возможно, оставаться спокойной. Ей необходимо абстрагироваться от этой прискорбной ситуации.
– Сейчас уже полночь, и мы на площади возле моего дома, – ответил он. – Я счел целесообразным покинуть Братство как можно скорее. Вы помните хоть что-нибудь?
Кое-что, но Вероника не собиралась признаваться в этом ему. Ей еще предстоит подумать об этом, когда она окажется в своей спальне.
– Я не очень хорошо себя чувствую, – сказала она, ощутив соленый вкус в горле, и закрыла глаза, борясь с подступающей тошнотой.
– Кто-нибудь заставлял вас нынче вечером что-нибудь съесть или выпить?
Вероника открыла