Слепцы. Дмитрий Ермаков
работа продолжается. Бесконечной чередой падают крохотные «скульпторы» с потолка. Долгий путь проделывает вода сквозь сотни слоев горных пород, какие-то капли просачиваются медленнее, какие-то быстрее, но финал путешествия у всех одинаков: разлететься в пыль и стать частью подземного озера, чтобы потом вернуться однажды наверх, в атмосферу. И цикл этот не нарушается миллионы лет.
Внезапно в очередной капле, висящей на кончике гигантской каменной сосульки-сталактита, отражается луч света. Это длится всего лишь мгновение, потом крохотная призма падает вниз. Вот на место сестры-близняшки сползает новая капля, и она тоже ловит слабый лучик. Свет, чуждый этому миру так же, как тепло или жизнь, все же нашел лазейку. Он трепещет, он дрожит, точно сам осознает, насколько неуместен здесь, в царстве тьмы. Но не гаснет.
Из крохотной щелочки, пересекающей каменную глыбу, берет начало мерцающее сияние. Не ветер и не вода проделали отверстие в стене, проложив путь из одного мира в другой, а руки. Человеческие руки. То ли в порыве отчаяния, то ли в припадке безумия кто-то пробивался через каменную перегородку, долбил, сверлил, крошил неподатливый камень. Страшно представить, сколько труда положили неизвестные каменотесы, вгрызаясь в гранитный монолит. Но, что удивительнее всего, в тот момент, когда до цели оставались считаные сантиметры, работа была брошена.
И лишь цепочка следов, отпечатавшихся на сырой глине, напоминает о том, что когда-то тут побывали люди.
Человек открывал глаза. Закрывал. Открывал опять.
Ничего не менялось. Беспросветный мрак царил как снаружи, так и внутри.
Человек не имел понятия о том, что такое тьма и свет, запад и восток, вода и пища. Он ничего не понимал и не осознавал. Он трясся и ежился от пробиравшего до костей мороза, но не мог назвать это «холодом».
Уши человека не улавливали никаких звуков, кроме стука собственного сердца, но он не знал, что это – «тишина». Слова словно вылетели из памяти человека. Понятия, которыми так легко пользоваться, познавая окружающий мир, исчезли, улетучились, оставив после себя лишь давящую, гнетущую пустоту. Слух, осязание, обоняние и прочие чувства оказались бессильны и бесполезны. Они могли многое сообщить своему владельцу о том, что окружало его, но человек не слышал сам себя. И ничего не предпринимал.
Мозг его напоминал растерявшегося командира, не способного больше руководить вверенными ему людьми. Могучие мускулы, точно верные солдаты, терпеливо ожидали указаний; глядели с надеждой на того, кто всегда направлял их и удерживал от ошибок.
Так шли минуты. Тело человека мерзло все сильнее. Смертельный холод сковывал его члены, медленно, но верно подбирался к сердцу. Еще немного – и жизнь этого существа, то ли умиравшего, то ли рождавшегося заново, оборвалась бы окончательно.
Вдруг руки и ноги человека зашевелились. Согнулись локти, потом колени. И вот уже, с трудом приподнявшись и встав на четвереньки, он пополз вперед. Сквозь темноту. Прочь от того места, где очнулся.
Помертвевший разум не управлял телом, но оно двигалось. Двигалось… Само.
Каждый рывок