В семье. Гектор Мало
девочка начала бояться, дадут ли ей уйти; но нет, ее пропустили, хотя и осыпали градом всевозможных ругательств. А она, боясь обратить на себя внимание толпы, старалась казаться хладнокровной и шла, не прибавляя шагу, даже не оглядываясь назад.
Наконец, через несколько минут, показавшихся ей часами, она очутилась в поле и здесь с облегчением вздохнула.
У нее не было ни хлеба, ни денег; но она только что избавилась от большой опасности, а в таких случаях о еде не задумываются.
Но когда прошли эти первые минуты, мысль об ужине снова вернулась к ней. Она понимала, что напряжение не сможет поддерживать ее долго, особенно когда надо проходить ежедневно по тридцать километров. Пока у нее были деньги, ее не пугала ни дальняя дорога, ни холод, ни жара; но теперь, всего с одним су в кармане, она обречена свалиться от голода где-нибудь на обочине.
Перрина невольно посмотрела на раскинувшиеся по обе стороны дороги поля, позолоченные последними лучами заходящего солнца, – пшеница уже начинала цвести, – дальше виднелись грядки свеклы, лука, капусты. Всего этого еще нельзя было есть, но даже если бы поля были покрыты спелыми дынями или кустами клубники, что бы это изменило? Девочка все равно никогда не взяла бы ничего чужого, как не могла бы попросить милостыни у прохожих: она не воровка, не попрошайка…
Ах, как бы ей хотелось встретить такую же несчастную, как и она сама, чтобы спросить, чем живут все бездомные, где они достают пищу изо дня в день?
Перрина очутилась на перекрестке двух больших дорог. Обе вели в Кале, одна через Муазёль, другая через Экуэн, как указывала надпись на столбе. Она выбрала последнюю и пошла к Экуэну.
Глава VII
У Перрины уже начинали болеть ноги от усталости, а она все продолжала идти, наслаждаясь чудесным вечером, довольная, что на дороге теперь совсем не осталось прохожих, встречи с которыми в течение дня внушали ей тревогу. Но как ни приятно было идти, все-таки приходилось подумать и о ночлеге: иначе, когда совсем уже стемнеет и усталость возьмет свое, ей придется устраиваться на ночь или в придорожной канаве, или на ближайшем поле, что было небезопасно.
Немного погодя Перрине показалось, что она нашла местечко, где можно было бы приютиться на ночь. На одном из полей, засаженных артишоками, она увидела крестьянина, который вместе со своей женой торопливо обрывал головки растений и складывал их в корзины; как только какая-нибудь корзина наполнялась, ее сейчас же относили на повозку, стоявшую на дороге. Перрина машинально остановилась посмотреть на работавших. В эту минуту появилась другая повозка, которой правила девочка.
– Вы уже оборвали свои артишоки? – крикнула она.
– Давно пора было, – отозвался крестьянин, – как будто приятно ночевать здесь все ночи и стеречь их от воров! Сегодня, по крайней мере, я буду спать у себя дома.
– А на том клочке, который принадлежит Монно?
– Монно – хитрец; он говорит, что его участок стерегут другие. Во всяком случае, этой ночью не я его буду стеречь… Ничего не будет удивительного, если к завтрашнему утру его обчистят!
Все