Банный день. Геннадий Николаевич Седов
кричит кондуктор тормозной, – подхватила грязнушка.
– Ой, тише, тише, ради бога, – запели оба слаженно под перебор гармошки, – свалиться можем под откос, здесь неисправная дорога, костей своих не соберешь…
В песне говорилось, что машинист не послушался кондуктора, продолжал разгонять паровоз, поезд в результате свалился под насыпь. Молодому машинисту так и не пришлось вернуться под крышу родного дома, прижать к сердцу жену и маленькую дочь.
– … К земле прижатый паровозом лежит механик молодой, – надрывали душу певцы, – он с переломанной ногою и весь ошпарен кипятком…
Растроганные слушатели щедро одаривали артистов: сухарями, воблой, вареными яйцами. Заплаканная Стефанида извлекла из кошелька пятачок, протянула чумазой девчушке:
– Возьми, сестричка…
Певцы удалились, прошло какое-то время, с боковой лавки раздался внезапно истошный женский вопль:
– Сапожки! Сапожки сперли!
У тетки, ехавшей в Пермь к родственникам, пропали спрятанные под матрацем новые сапожки.
Несколько мужчин побежали вслед за пострадавшей в соседний вагон: не видать! Кинулись в следующий – жалостливых певцов с гармошкой и след простыл…
Дорога кишела ворами. «Скачками», «форточниками», карманниками, лже-артистами. В начале пути проводница предупредила складывая билеты в кармашки холщевой сумки: не зевать, быть начеку. Лучше всего организовать постоянное дежурство пассажиров, особенно по ночам.
– Учтите, граждане, дорога за украденный багаж ответственности не несет…
Где-то на вторые сутки, за Вологдой, обходивший вагоны начальник поезда в казенной фуражке провел в купе инструктаж.
– Значит так, – потирал воспаленные глаза. – Ночью прибываем на станцию Шарья. Самая, почитай, разбойная на северной дороге. Не было случая, чтобы во время стоянки кого-нибудь не ограбили. Как забираются в вагоны, неясно. Ни разу никого не поймали… Советую во время стоянки никому не спать. Мешки и чемоданы держать при себе, рядом. Можно к ноге привязать бечевкой или ремнем. Дернут, кричите как можно громче. Обе проводницы этой ночью дежурят, отдых отменен. Авось пронесет на этот раз…
По мере приближения к разбойной станции напряжение в вагоне нарастало. Пассажиры ощупывали лежавшие под лавками вещи, давали подзатыльники докучавшим не во время детям. Говорили шепотом, вспоминали похожие дорожные истории. Из конца в конец по коридору ходили озабоченные проводницы с фонарями. Опускали ставни на окнах, заперли на ключ обе двери в соседние вагоны.
В Шарью прибыли глубокой ночью. Отцепленный паровоз укатил в дальний конец станции на заправку водой, состав замер напротив одноэтажного вокзальчика с единственным мутно светившимися окном. Новые пассажиры не появлялись, в сумеречном вагоне было тихо, напряжение мало-помалу проходило.
– Пужали, пужали, – шепнула на ухо Стефанида. – Чего пужали, спрашивается?
Разминая затекшие ноги он вышел в коридор, добрался до площадки. Спустился держась за поручни к молчаливо