Золотой человек. Мор Йокаи
с чужими деньгами, жил в Турции, нам удалось это выведать. Мы обратились с прошением, чтобы его арестовали и доставили обратно: пускай сам удовлетворяет требования своего кредитора. И повсюду получили один и тот же ответ: не в нашей, мол, власти.
Но тогда какой прок от всех этих министерств, императоров, великодержавных властителей, если они не в состоянии защитить своих неимущих верноподданных?
Не перенеся этого ужасного удара, обрекшего нас на нищенскую долю, муж мой однажды ночью застрелился.
Он не желал видеть нищету своей семьи, слезы супруги, голодные муки ребенка и предпочел сбежать под землю.
Сбежать под землю – от нас!
О, зачем тогда существуют мужчины, если в случае беды не находят другого выхода, кроме как оставить женщину с ребенком на произвол судьбы и покончить с собою?
Но на этом ужасы еще не кончились. Нищенкой, бездомной бродяжкой меня уже сделали, теперь вознамерились сделать и безбожницей. Вдова самоубийцы понапрасну молила священника похоронить ее несчастного мужа как положено. Его преподобие – человек строгих нравов и великой святости, верность религии соблюдает неукоснительно; он отказал моему мужу в погребении по христианскому обряду, и мне пришлось смотреть, как человека, которого я любила до беспамятства, городской живодер везет на своей телеге, зарывает в яму и землю сверху ногами утаптывает, чтобы, не дай бог, холмика могильного не осталось.
Но зачем тогда священники, если они не умеют врачевать страждущие души?
Зачем тогда весь этот свет? Оставалось последнее: превратить меня в убийцу и самоубийцу. Чего проще: убить дитя и себя одновременно. Затянула я шаль на груди потуже, чтобы ребенок не выскользнул, и вышла на берег Дуная.
Я была одна, вокруг – ни единой живой души.
Раз-другой прошлась я вдоль берега, высматривая, где поглубже.
Тут кто-то сзади ухватил меня за платье и потащил назад.
Я оглянулась: кто бы это мог быть?
То была собака – мой последний добрый друг из всех живых существ.
Это случилось на Острове, на том острове у нас был дивный фруктовый сад и летний домик. Все комнаты там тоже были опечатаны, и мне дозволялось ходить только по кухне да по саду.
Села я тогда на берегу Дуная и призадумалась. Кто я есть? Человек, женщина. Неужто я хуже твари бессловесной? Видел ли кто когда, чтобы собака щенят своих топила и себя убивала? Не стану я убивать себя, не стану губить свое дитя! Всем смертям назло буду жить, буду дочку свою растить! Как жить? А как волки живут, как цыганки живут, у которых нет ни дома, ни хлеба. Буду просить милостыни у земли, у реки, у деревьев; только у людей никогда попрошайничать не стану!
Бедный мой муж много рассказывал мне об островке, который лет пятьдесят назад был образован Дунаем в зарослях камыша у Островы. Муж любил охотиться там в осеннюю пору и часто упоминал изрытую пещерами скалу, где он скрывался от грозы. Остров этот ничейный, говорил он, ведь его создал Дунай – себе самому и никому больше. Ни одно правительство