Сейф за картиной Коровина. Анна Князева
с ней, ты же ее подруга, Нина тебя послушает…
– И что же мне ей сказать?
– Что я ее мать и желаю только добра, что она слишком молода…
– Аэлита Витальевна, – мягко возразила Дайнека, – Нине уже двадцать четыре.
– Для меня она всегда будет ребенком… – Неожиданно голос женщины изменился, и она вскрикнула: – Сема, положи трубку! Опять подслушиваешь? Да что же это такое!
Прозвучали гудки отбоя, и Дайнека тоже положила трубку. Однако тут же перезвонила:
– Простите, Аэлита Витальевна, забыла у вас спросить…
– О чем, Людочка?
– У Нины есть красное платье?
– Красное? – переспросила Аэлита Витальевна.
– Пожалуйста, вспомните, для меня это очень важно.
– Я не знаю, может, и есть… С ней ничего не случилось?
– Нет-нет, не волнуйтесь, ничего не случилось! Я сама у нее спрошу.
Повесив трубку, Дайнека осталась недовольна собой: не следовало ее тревожить.
Она набрала другой номер. В соседней квартире никого не было. Сообразив, что Нина еще на работе, Дайнека сбегала в прихожую за сумкой и, достав записную книжку, нашла ее рабочий телефон.
– А-а-а-ало-о-о… – Женский голос ответил с типичным московским вывертом.
– Здравствуйте. Могу я услышать Карташову Нину Анатольевну?
– Она полгода у нас не работает.
– Простите…
«Интересно, – подумала Дайнека, – почему все женщины Москвы по телефону говорят одинаковыми голосами, с одной и той же интонацией?»
Несмотря на десять лет, прожитых в Москве, она категорически не чувствовала себя москвичкой. То есть по статусу – конечно, но по состоянию души – нет. Дайнека с остервенением отскребала от себя слова-липучки и московский распевный, акающий говор.
Жаркий августовский день сменился не менее душным вечером. Дайнека остановилась у окна и бесцельно обвела взглядом двор, затем фасад дома напротив. Двор был безлюден. Сквозь тюль окна во втором этаже было видно, как в комнату вошла уже знакомая женщина в розовом и приблизилась к плечистому здоровяку, сидящему за компьютером. Тот не сразу заметил ее, а когда понял, что она стоит за его спиной, в бешенстве смахнул со стола бумаги и вскочил на ноги.
Белые листы закружили по комнате, падая каждый сам по себе ломаными, фантастическими траекториями. Метнувшись, женщина начала хватать листы в воздухе, потом опустилась на колени и стала подбирать их с ковра. Мужчина что-то крикнул. Не поднимаясь с колен, женщина сжалась, словно в ожидании удара, потом встала и покорно ушла.
– Свинья, – сказала Дайнека, глядя на мужчину. Отвернулась от окна и опять повторила: – Свинья…
Потом легла на диван. Чувство отрешенности овладело сознанием, и она с удовольствием погрузилась в полное забвение…
Женщина возникла в дверном проеме неожиданно, как будто материализовалась из воздуха. На ней было облегающее красное платье. Каштановые волосы, убранные в замысловатый пучок, гладко зачесаны у висков. Лица ее было не разглядеть.
Что-то