Поспеши, смерть!. Глэдис Митчелл
к Эпидавру.
План пребывания в Эпидавре у сэра Рудри был прост. Он предложил принести жертвы Асклепию, остаться ночевать в развалинах и посмотреть, что будет. Он также, стараясь быть спокойным, объяснил, что Асклепий, бог врачевания, иногда являлся своим почитателям в виде змея и что змеи, если таковые будут обнаружены в Эпидавре, подлежат почитанию.
– Змеи! – Александр Карри нервно оглянулся. – Змеи! Чертовы твари, всю жизнь их терпеть не могу. Я буду спать в гостинице, Рудри.
– Здесь ее нет, – ответил торжествующий сэр Рудри. – Тут ничего нет, только музей. Если хотите, можете спать там. Я думаю, сторожа нам позволят.
– Змей не будет, отец, – сказала Кэтлин.
Они с Миган ехали в одной машине с Александром Карри, сэром Рудри и Кеннетом. Проворность и хитрость позволили Александру Карри занять место рядом с водителем, девушки к тому времени уже обосновались на заднем сиденье, и для сэра Рудри и мальчика остались откидные места. Дик, ехавший во второй машине с миссис Брэдли, Гелертом, Стюартом и Айвором, предложил поменяться местами, но сэр Рудри отказался покинуть неудобное место даже по предложению собственной дочери. Поэтому он все больше и больше раздражался из-за постоянной тряски, вызванной ухабами на узкой дороге между бедными оливковыми садами и безликими пастбищами, по которой шла машина. Но Александр Карри, подозревая, что возможна и иная причина раздражительности, был внимателен и бдителен.
К счастью, поездка была недолгой. Машина резко свернула вправо, подпрыгнула сильнее прежнего и остановилась у каких-то деревьев. Пассажиры вышли, поднялись на склон справа, чтобы оглядеться.
Величественный театр с его пятьюдесятью пятью рядами сидений сохранился почти идеально. Мальчики немедленно предложили бежать наперегонки наверх, Гелерт сел в средних рядах, погрузился в греческую трагедию и добросовестно читал ее минут двадцать. Даже сэр Рудри, для которого театр интереса не представлял, велел Миган, Кэтлин и Дику спуститься в аудиториум, а сам встал в круге внизу и трубным голосом продекламировал оду Пиндара – проверить, правду ли ему рассказывали об акустике этого места.
– Дик, теперь ты! – позвал он, закончив чтение.
Дик, в солнечных очках поверх обычных, тревожно обернулся к Миган:
– В смысле, вы не будете возражать, если я попробую? Говорят, что акустика здесь неподражаемая. В любом греческом театре она хороша, конечно, но тут…
– Давайте, вы уже большой мальчик, – ответила Миган, прислоняясь спиной к камню скамей и вытягивая ноги.
Вокруг театра на небольших холмах росли деревья. Серели на коричневатом дерне гладко обтесанные каменные блоки. Ясное небо, перерезаемое ветвями, было глубоким и синим, солнце освещало пористый камень и блестело на шляпе Дика, пока он спускался по пологим разбитым ступеням к каменному кругу.
– Бедный мальчик, – сказала Кэтлин, затеняя глаза рукой и глядя ему вслед. – Почему ты его не избавишь от мучений?
– Одна причина – в том, что он еще не сказал ничего определенного. Вторая – потому что я не знаю еще, что ему отвечу, когда он дойдет до сути.
– Вот