Элианна, подарок бога. Эдуард Тополь
уже во время посадки в самолет сняли с руки последнее – обручальное – кольцо и отняли даже те сто десять долларов, которые мы имеем право вывезти… А теперь про то, как мою шестилетнюю племяшку Асю не выпустили на балкончик второго этажа аэровокзала, чтобы она махнула рукой своему отцу, оставшемуся в СССР, и как она, ученица школы для одаренных детей при Московской консерватории, достала из футляра свою окованную свинцовыми пломбами скрипку-четвертушку и смычок и стала играть Шестую сонату Генделя, а Белла, ее мать и моя сестра, лихорадочно говорила ей: «Громче! Твой папа услышит! Громче!» – пока не пришла, цокая подковами сапог, суровая таможенница и не прервала этот концерт…
Дочитав, Элианна подняла на меня глаза. Крупные слезы текли по ее щекам и даже по носу. Я подошел к ней, двумя ладонями взял в руки ее лицо и жадными губами выпил эти слезы, как свой самый большой гонорар. Но не остановился на этом, а поцеловал ее в губы, которые покорно открылись навстречу моим губам. Минуту спустя мы уже были на полу, на моем матраце, и…
Ее упругая грудь пахла крыжовником, молоком и медом, ее теплое, с золотой опушкой лоно манило жадной и жаркой лощиной, ее сильные ноги аркой выгибали ее тело навстречу моему напору.
Когда-то в Москве, где я работал в кино, я знал одного композитора-песенника, маленького, как Шаинский, но оч-ч-чень большого бабника, успешно покорявшего чуть ли не двухметроворостых красавиц. «Слушай, как тебе это удается?» – спросил я у него. «Дорогой мой! – улыбнулся он. – Мне самое главное – подвести их к роялю…»
Теперь, как сказано у Бодлера, «с еврейкой бешеной, простертой на постели», упиваясь крыжовником ее сосков и медом сами знаете откуда, я мысленно возопил к небесам: Господи, даже если за каждую главу моего романа Ты будешь награждать меня только таким гонораром, я готов всю жизнь оставаться нищим…
Будущее показало, что Господь услышал мою молитву.
Однако, как говорят в Одессе, «недолго музыка играла» – резкий, громкий и безостановочный звонок в дверь разбудил нас, грешных и абсолютно голых. Утомленные уж не знаю каким раундом любви, мы уснули в обнимку, не укрывшись даже простыней. С трудом выпрастывая себя из полуобморочного бессилия, я сел на матраце и тупо глянул на часы – всего три часа дня! Сквозь открытые окна лупит солнце и гудит близкий мост Джорджа Вашингтона.
А звонок продолжал надрываться.
Кто это может быть? Миша на работе, да у него и ключи есть…
– Who is it? – не открывая глаз, произнесла Эли, даже ее упругие сиси сонно расплылись.
– Не знаю… – Я встал и, завернув бедра в смятую простыню, босиком пошел через гостиную к входной двери. – Иду! Кто там?
– Open the door! (Откройте дверь!) – послышался резкий мужской голос.
Неужели полиция? Какого хрена?
Я остановился перед дверью, в ее замочной скважине ключ торчал дужкой вверх – приведя Эли, я, оказывается, так спешил, что даже не запер квартиру!
– Who