Стоны раненой избы. Пьеса, трагедия наших дней. Александр Николаевич Лекомцев
Не надо унывать, Ирина Трофимовна, жена моя, раскрасавица! Ведь нам с тобой опять повезло, мы снова остались живы (садится рядом). А мир всегда был сумасшедшим. Закончится война, и тогда…
Ирина Трофимовна: – Закончится нынешняя война и начнётся другая. Там, где самые близкие люди, по чьему-то дьявольскому приказу вдруг возненавидели друг друга и стали уничтожать, уже не обойтись без войны и ненависти.
Откладывает книгу в сторону.
Пыхайло: – Проходит время – и раны зарастают, и жизнь продолжается.
Ирина Трофимовна: – Не все, Игнаша, раны лечатся и зарастают. Многие смертельны или гниют до самого гроба. А те, что излечимы, оставляют шрамы. После второй мировой войны, после разгула фашизма ничего не забылось. Невозможно забыть. И сейчас ведь… то же самое. Даже более жестокие времена.
Пыхайло (встаёт, опять ходит по комнате): – Ты права, как всегда, Ирина. Похоже на то, что и сейчас нас уничтожают, именно, фашисты. А ведь они такие же люди, как и мы. Внешне, по крайней мере, подобие наше. Но кто-то же им вот нахально внушил, что мы – люди второго, а то и… третьего сорта. Именно поэтому мы и подлежим уничтожению. Конечно же, мир сошёл с ума! Я буду повторять эту фразу везде и всюду, если останусь в живых. Людей зомбировали бесы и черти, люди заболели, и никак не могут излечиться, Они уже не способны понять пустоту кровавой суеты и собственно мнимой, какой-то, великой значимости. Вот они и убивают нас для того, чтобы утвердить… себя.
Ирина Трофимовна: – Да и не себя даже, а дешёвых зарубежных улыбающихся тварей и недоумков. Другого определения я представителям этой гнусной культуры я дать не имею права. Не заслужили! Не раньше, не сейчас… Я допускаю, что существуют наглые твари, садисты, идиоты, подонки… Ну, ни до такой же степени! Ведь болезнь под названием «фашизм» может стать неизлечимой и очень заразной. Любой «птичий грипп», по сравнению с ней, семечки.
Встаёт с места, подходит к печке переставляет с места на место кастрюли, чугунки, чашки. Снова садится.
Пыхайло: – Фашизм будет пострашней и покруче вируса Эболы. Я не преувеличиваю, Ирина. Ты сама всё видишь, всё испытываешь на себе.
Ирина Трофимовна: – В такое даже поверить невозможно. А ведь с нами это происходит наяву. Представь себе, Игнат, что это не сон! Здесь реальность. Мы – жертвы чьих-то желаний самоутвердится за счёт пролитой человеческой крови. Нас убивают наши недавние друзья и знакомые! Да что знакомые! Родственники! Расстреливают, полуживыми сбрасывают в ямы, пытают, методично уничтожают. Какой-то за всем происходящим стоит дьявольский математическиё расчёт! За что же нас убивают, дорогой и непутёвый мой муж, Игнат Сидорович?
Пыхайло: – Если бы я знал, Иришка, почему и зачем они это делают, по какой причине они стали такими. Я не знаю.
Ирина Трофимовна: – Ты же умный. Ты уголёк добываешь, мастер, проходчик. У тебя, в конце концов, как и у меня, высшее образование. Но не в образовании и учёных степенях дело. Знавала я академиков и всяких членов-корреспондентов с мышлением, как у болотной цапли. Неужели они не